- Скорее первое, иначе зачем бы вы пришли ко мне... Да не смотрите на меня, как новобранец на сержанта!
Я готова к разговору, мне скрывать нечего...
- Я не думаю, что вы что-то скрываете. И у меня нет списка хитрых вопросов, дабы загнать вас в угол. Ничего конкретного. Просто расскажите о Ратникове. Характер, привычки... Каким он был?
- Зачем? - передернула плечами Боровская. - Неужели ваши компьютеры знают о нем меньше, чем я?
- Больше, Ольга Дмитриевна, - уверил Шебалдин. - Но они не прожили с ним пять лет и не знают того, что известно вам.
Женщина налила коньяк в свою опустевшую рюмку, сделала движение в сторону Шебалдина, но у него не убавилось. Она смущенно (первая явная эмоция с момента прихода полковника) поставила бутылку обратно.
- Начинать, наверное, полагается со знакомства? Тут все было обыкновенно. Я влюбилась. А кто же не влюбится в человека романтической профессии, симпатичного, открытого, заботливого, щедрого?
- Значит, вот каким он вам показался, - пробормотал Шебалдин.
- Почему "показался"? Он и был таким. Поначалу.
Шебалдин промолчал, ожидая стереотипного женского продолжения: мол, поглядишь - хороший человек, а копнешь - подлец и бабник. Но Боровская сказала совсем другое.
- Мне думалось тогда, да и теперь тоже, что Александр был... Не равен себе. Не понимаете? Ну, каждому человеку предназначено занять в жизни определенный объем, каждого ждет своя ячейка.
Для одних - больше, для других - меньше. Вот если человек заполняет ячейку собой так, что не остается в ней пустого места, - все, он состоялся, будь он писатель или слесарь. А у другого все устроено, все ему дано, вот как Александру - а ячейка намного больше его. И нет покоя...
Последнюю фразу она выделила так, что Шебалдин невольно усомнился, заполнила ли свою ячейку сама Ольга Дмитриевна. Она унеслась в какие-то свои неясные мысли, рассеянно чертя огоньком сигареты колечки в воздухе. Шебалдин несмело кашлянул, напоминая о себе.
- Да, - очнулась женщина. - О чем я? Это состояние мятущейся души...
- Но из-за этого не разводятся, - осмелился предположить Шебалдин. Тысячи людей не равны себе, и ничего, живут...
- Да, конечно, - она вздохнула. - Дело не в этом. Трещина пробежала примерно за год до развода. Я не смогла бы в точности утверждать, в чем это заключалось. Мне трудно говорить об этом. Я технарь, психология - не мой конек. Положите передо мной чертеж узла ракеты, я скажу вам: эта железка туда, эта сюда, все понятно. А тут... Не хотите же вы, чтобы я исповедовалась в грехе иллюзорных предчувствий...
- Нет-нет, - торопливо отказался Шебалдин, соображая, как переключить разговор в более удобоваримое русло. - Не надо. Я не священник и не психоаналитик. Меня занимают проблемы попроще. Вы говорили, что за год до развода Ратников изменился. В чем это проявлялось? Есть такое выражение: "любит пожить". Любил ли Ратников пожить?
Женщина задумчиво провожала взглядом поднимающийся к потолку дымок.
- Любил ли? - повторила она, словно обкатывая эти слова во рту, как леденцы. - Я бы не сказала. Да и что это значит? Рестораны, девочки, загулы? Это у космонавта?
- Я не то подразумевал, - объяснил Шебалдин. - Вот вы рассуждали о самодостаточности человека. Примерно ту же схему можно пристегнуть к отношению к жизни, к деньгам и благам. Существуют соблазны, инстинкты, тайные побуждения и скрытые мотивы. Каким в этом смысле был Ратников?
Глаза женщины заблестели, румянец окрасил ее щеки, но это скорее была не реакция на тираду Шебалдина, а действие плохого коньяка. Она налила еще рюмку.
- Нет, - твердо произнесла она. - Если бы он рвался к деньгам и благам, избрал бы другую профессию, и, уверена, преуспел бы в ней. Знаете, он был талантлив во всем. Ему бы ничего не стоило стать директором банка. Но я вас поняла. Соблазны, инстинкты - неудачные слова, они стреляют вхолостую. Ему не давали спокойно жить, я бы сказала - призраки. Последний год до развода он жил словно в постоянном ожидании чего-то... Такого, чего он жаждал и боялся. Говорил со мной, простите, спал со мной, а сам находился далеко-далеко...
- Но, может быть, он был поглощен подготовкой к полету? Нормальный мандраж космонавта.
- Полет на "Шаттле" тогда еще пребывал в стадии застольных бесед, возразила Боровская. - А наши полеты никогда не вызывали у него такого... Опустошения. Нет, это совершенно иное.
Самое время переходить к реалиям, мелькнуло у Шебалдина.
- Ольга Дмитриевна, как вы полагаете, эти изменения в поведении Ратникова были вызваны внешними причинами? Возможно, в его окружении появился новый знакомый. Или какие-то необычные звонки по телефону, неурочные отлучки из дома? Вспомните, пожалуйста.
- Вы его в чем-то подозреваете? - Боровская пошла напролом. Полковник слегка улыбнулся.
- Прямой вопрос заслуживает прямого ответа.
Конечно, я заглянул к вам не из чистого любопытства. Предполагается, что катастрофа "Атлантиса"
явилась следствием ошибочных действий одного из членов экипажа - пока неизвестно, кого. Проверяются все. И мы не исключаем, что на эти действия космонавта могло спровоцировать некое лицо или группа лиц. Вот вам честно и откровенно причина моей заинтересованности.
Она была ошеломлена.
- Вы что, всерьез считаете, что Саша мог подстроить крушение корабля?! Убить себя и шестерых товарищей?
- Я сказал "ошибочные". А ошибки могут быть отзвуками добросовестных заблуждений... Или чьей-то злой воли.
Боровская наклонила голову то ли в знак согласия, то ли оттого, что ее потянуло в сон.
- Так я о знакомых Александра, - напомнил полковник.
- Да, - встрепенулась она. - Знакомые... Как будто всех я знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138