У меня часто голова шла кругом, когда я встречала его взгляд, как будто мои собственные глаза не выдерживали такого зрелища. У Аматеона был тонкий профиль, но подбородок квадратный, так что страж умудрялся выглядеть и мужественно, и изящно. Как будто его лицо, как и глаза, не могло выбрать что-то одно.
– Репортера станут искать, Аматеон, – напомнила я. – Мы не можем просто убрать труп и надеяться, что все обойдется.
– Почему? Почему бы нам просто не сказать, что мы не знаем, куда он делся? Или что кто-то из малых фейри видел, как он покидал холм?
– Потому что это ложь, – процедил Рис. – Сидхе не лгут, или ты забыл об этом за годы ваших с Келом развлечений?
Лицо Аматеона потемнело от подступающего гнева, но он сдержался.
– Чем мы занимались с Келом – не твое дело. Но я уверен, что королева пожелает скрыть это от прессы. Убийство репортера при нашем дворе разрушит всю хорошую репутацию, которую она так тщательно создает последние лет тридцать.
Наверное, в этом он был прав. Королева не захочет признать случившееся. А стоит ей догадаться о моих подозрениях насчет Кела, и она закопает все еще глубже. Она слишком сильно его любит и всегда любила слишком сильно.
То, что Аматеон предложил спрятать тела, еще больше заставило меня задуматься, не стоят ли за убийством интересы Кела. Аматеон всегда был на его стороне. Кел – последний чистокровный потомок династии, правящей нашим двором уже три тысячи лет. Аматеон – из тех, кто считает меня выродком и позором для трона. Так почему же он решился участвовать в борьбе за мою постель с перспективой сделать меня королевой? Потому что так приказала королева Андаис. Когда он отверг предложенную ему честь, она постаралась довести до него свои аргументы – весьма болезненные – в пользу тезиса, что двором правит она, а не Кел, а Аматеон будет делать то, что ему скажут, или пусть пеняет на себя. Частью этого "пеняет на себя" стали обрезанные по плечи волосы – все еще длинные по меркам людей, но позорище для него. Было и другое, болезненное уже для тела, а не для гордости, но он не делился такими подробностями, а я и не хотела их знать, если честно.
– Если бы погибла только Беатриче, я могла бы с тобой согласиться, – сказала я. – Но на нашей земле погиб человек. Мы не сможем это скрыть.
– Сможем, – возразил он убежденно.
– Ты никогда не общался с прессой так, как приходилось мне, Аматеон. Был ли этот репортер одиночкой, или он пришел сюда в составе группы, которая уже наверняка начала его искать? Даже если он пришел один, другие журналисты должны его помнить. Если бы кто-то из нас убил его в мире людей, мы могли бы скрыть виновника, и стало бы просто одним нераскрытым преступлением больше. Но его убили на нашей земле, и этого нам не скрыть.
– Ты говоришь так, словно собираешься рассказать прессе о его смерти!
Я отвернулась от его непонимающих глаз.
Он потянулся к моей руке, но Холод просто шагнул и встал между нами, так что его жест остался незаконченным.
– Ты объявишь об этом прессе? – поразился он.
– Нет, но нам придется сообщить полиции.
– Мередит... – начал фразу Дойл.
Я оборвала его:
– Нет, Дойл. Его зарезали ножом. Мы не сумеем вычислить, чей это был клинок. А хорошая команда криминалистов с этим может справиться.
– Есть заклинания, которые приведут от раны к оружию, ее нанесшему, – сказал Дойл.
– Да, и ты воспользовался ими, когда нашел на лугу тело моего отца. Но обнаружить убившее его оружие тебе не удалось.
Я приложила все усилия, чтобы произнести эти слова спокойно, чтобы за ними не встал образ. Моего отца убили, а столица Испании – Мадрид... Просто факт в ряду фактов, ничего больше.
Дойл глубоко вздохнул.
– В тот день я подвел принца Эссуса и тебя, принцесса Мередит.
– Ты не смог раскрыть преступление, потому что его совершил сидхе. Достаточно владевший магией, чтобы отвести твое заклинание. Ты же понимаешь, Дойл: виновный в этих убийствах владеет магией не хуже нас. Но с современной криминалистикой он не знаком. От науки он защититься не сможет.
Тут вперед выступил Онилвин. Он был сложен тяжелее любого другого сидхе, высокий, но грузный, и все же двигался грациозно, словно позаимствовал походку у кого-то постройнее. Волосы длинным волнистым хвостом спадали у него по спине поверх черного костюма и белой рубашки. Черный – это цвет королевы и Кела. Очень популярный цвет при Неблагом Дворе. Волосы у Онилвина такие темно-зеленые, что отливают черным. А глаза – светло-зеленые с искорками у зрачка.
– Неужели ты собираешься пустить в нашу землю человеческих воинов?
– Если ты о человеческой полиции, то да, именно это я и собираюсь сделать.
– Ты откроешь нас людям из-за смерти кухарки и одного человека?
– Не думаешь ли ты, что смерть человека не так важна, как смерть сидхе? – Я посмотрела прямо ему в глаза и порадовалась, увидев, что он осознал свою ошибку. Он припомнил, что я – частично человек.
– Что значит одна смерть или даже две по сравнению с вредом, который твое решение причинит двору в глазах мира? – Он пытался исправить впечатление, и попытка была недурна.
– Ты думаешь, что смерть кухарки менее важна, чем смерть вельможи? – спросила я, игнорируя его старания.
Тут он улыбнулся – очень свысока, такой характерной для него улыбкой.
– Разумеется, я считаю, что жизнь благородного сидхе стоит больше, чем жизнь слуги или жизнь человека. Так думала бы и ты, будь у тебя чистая кровь.
– Тогда я рада, что моя кровь смешанная, – заявила я. Я разозлилась по-настоящему и пыталась не дать злости перейти в силу, не начать светиться, не поднять ссору на новый уровень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20