– Этой актрисе.
Дойл нахмурился.
– Я не помню ни одного изгнанника любого из дворов, кто носил бы это имя.
Я развернулась на стуле и вгляделась в него. Его лицо, освещенное ярким солнечным светом, было темным и непроницаемым. Солнечные очки скрадывали многое из мимики, но глаза под ними смотрели озадаченно – за это я могла поручиться, хоть и не видела их.
Шелковый плащ Риса тихо зашелестел – страж подошел к нам. Я перевела взгляд на него. Он в ответ поднял бровь. Мы оба уставились на Дойла.
– Ты не знаешь, кто она? – спросила я.
– Имя, которое вы называли, Мэви как-то-там... я должен его знать?
– Она уже больше пятидесяти лет королева Голливуда, – благоговейно сообщил Рис.
Дойл смотрел на нас с прежним удивлением:
– Люди из Голливуда подметки стоптали, пытаясь найти подходы к нашей королеве – чтобы снимать фильмы у нас или о нас.
– Ты когда-нибудь вообще кино смотрел? – поинтересовалась я.
– Смотрел кое-что у тебя дома.
Я взглянула на Риса.
– Нам нужно бы вывести всех в кино при случае.
Рис присел на край письменного стола:
– Можно устроить общий выходной вечер.
Китто потянул за подол моей короткой юбки, и я подвинулась вместе со стулом, чтобы на него посмотреть. Солнечный луч упал на его лицо. На миг свет залил миндалевидные глаза, сделав темно-сапфировые радужки светлее, точно как озера, и я вглядывалась глубже и глубже в сверкающие синие воды до того места, где танцуют белые огоньки... Потом он закрыл глаза, сощурившись от слишком яркого света. Он зарылся лицом мне в бедро, обхватив голень маленькой рукой. Заговорил, не глядя вверх:
– Я не хочу с-с-смотреть кино.
Он сильно шепелявил на "с", и это означало, что он выведен из равновесия. Китто очень старался говорить правильно. С раздвоенным языком это не так-то легко.
Я коснулась его головы; черные кудри были мягкими, такими же мягкими, как волосы сидхе, не грубыми и жесткими, как у гоблинов.
– В кинотеатре темно, – ласково сказала я, ероша его волосы. – Ты сможешь свернуться на полу возле меня и даже не смотреть на экран.
Он потерся головой о мое бедро, как огромный кот.
– Правда? – спросил он.
– Правда, – подтвердила я.
– Тебе это понравится, – хмыкнул Рис. – Там темно, а пол временами такой грязный, что ноги прилипают.
– Моя одежда измажетс-с-ся, – огорчился Китто.
– Вот не думал, что гоблин станет волноваться насчет чистоты. Холмы гоблинов завалены костями и гниющим мясом.
– Он лишь наполовину гоблин, Рис, – напомнила я.
– Ага, его папочка изнасиловал одну из наших женщин. – Он пристально глядел на Китто, хотя видеть он мог разве только бледную руку.
– Его мать была из Благого Двора, а не из нашего.
– Какая разница? Его отец посягнул на женщину-сидхе! – В его голосе было столько гнева, что он почти обжигал.
– А сколько воинов-сидхе во время войн взяли свое у женщин – и женщин-гоблинов тоже, – не спрашивая их согласия? – спросил Дойл.
Я взглянула на него и ничего не смогла разглядеть под темными очками. Бросила быстрый взгляд на Риса и отметила слабый румянец, появившийся на его щеках. Он злобно глядел на Дойла:
– Я в жизни не тронул женщину, которая не хотела моего внимания!
– Ну конечно, нет. Ты – страж королевы, один из ее Воронов, а Ворона, который коснется любой женщины, кроме самой королевы, ждет смерть под пытками. Но как насчет сидхе, которые не входят в ее личную гвардию?
Рис отвел взгляд, румянец его стал ярким, темно-красным.
– Вот-вот, отвернись. Как отворачивались мы все столетие за столетием, – сказал Дойл.
Шея Риса медленно повернулась, так медленно, будто каждый мускул внезапно напрягся от гнева. Прошлой ночью в его руках был пистолет, но ничего пугающего в Рисе не было. Сейчас, просто сидя вот так на краешке моего стола, он ужасал.
Он ничего не сделал; даже руки спокойно лежали на коленях, только это жуткое напряжение в спине, в плечах, то, как он сдерживался, будто он был на волосок от какого-то физического действия – от чего-то, что разнесет вдребезги эту комнату и разрисует сверкающие окна кровью и мозгами... Рис ничего не сделал, ничего абсолютно, и все же насилие заполнило воздух, будто поцелуй, пришедшийся над самой поверхностью кожи – что-то, что заставляет дрожать от предвкушения, хотя ничего еще не произошло. Нет, еще нет...
Мне ужасно хотелось оглянуться на Дойла, ноя не могла отвернуться от Риса. Как будто только мой взгляд удерживал его на этой грани. Я знала, что это не так, но мне казалось, что, если я отведу взгляд даже на миг, случится что-то очень, очень нехорошее.
Китто прижался к моим ногам так сильно, что я чувствовала мелкую дрожь, сотрясавшую все его тело. Моя рука все еще лежала на его кудрях, но не думаю, что ее прикосновение могло успокаивать, потому что в руке, в ладони теперь было напряжение.
Лицо Риса побелело как молоко, будто что-то белое и сияющее проплыло под его кожей – как мягкие, светящиеся облака, – проплыло не по лицу, не по поверхности, а глубже. Яркое васильково-синее кольцо вокруг его зрачка вспыхнуло неоном; небесно-голубой, обрамлявший его, точно соответствовал оттенку ясного неба за окном; и последнее кольцо цвета зимнего неба блистало голубым огнем. Сиял только глаз, и цвета не переливались, хотя я знала, что такое бывает. Волосы оставались просто белыми, сияние не распространилось на них. Мне приходилось видеть Риса в полном проявлении его мощи, и сейчас до этого еще не дошло, но было близко... Слишком близко для чистенького офиса и сидящего за мной стража.
Я одновременно хотела и не хотела повернуться и увидеть выражение лица Дойла. Мне абсолютно не была нужна настоящая дуэль здесь и сейчас, особенно по такому глупому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17