И если тогдашние власти еще как-то вынуждены были смиряться с не-обузданностью Райкина, то прощать аналогичное поведение какому-то неизвестному выпускничку они явно не собирались. Над ним начали сгущаться тучи. Команда «фас» пошла по всей стране. Из гастролей он возвращался с ворохом уничтожающих рецензий, из которых больше всего мне запомнилась одна. Рецензия эта вышла то ли в пермской газете, то ли в омской и называлась «Халтура вместо пошлости». Звучно, не правда ли? Его снимали с поездок, концертов, наконец и вовсе запретили работать. Но видимо, он недаром был награжден петушиным профилем. Петушистость и задиристость всегда являлись основными чертами его характера. Прошло всего два года, и его обыденная фамилия стала одним из самых звонких имен. Что хочется возразить по этому поводу? А ничего! Молодец! Я вовсе не претендую на достоверность изложенных фактов. Слишком много воды утекло с тех пор. Может быть, это было не так, может, не совсем так, может, совсем не так, но мне почему-то кажется, что все это именно так и было.Но тогда, сидя в прохладном манеже и наблюдая за старшекурсниками, ничего подобного я и предположить не мог, да и не время было фантазировать о будущем. Я мысленно готовил себя к вступительным экзаменам.
И вот я стою один на один с приемной комиссией. Стою, как стоял под Москвой в грозном сорок первом генерал Панфилов. Насмерть. Отступать некуда. Со стороны это выглядело так. На подиум, подхалимски сутулясь, вышел журавлеобразный юноша с большой задницей и маленькой змеиной головкой. Ноги заканчивались лакированными стоптанными шкарами и коричневыми штанами, сильно стремящимися к лакированным штиблетам, но так и не сумевшими до них дотянуться. Все оставшееся между коричневыми штанами и черными башмаками пространство было заполнено отвратительно желтыми носками. А заканчивался этот со вкусом подобранный ансамбль красной бабочкой на длинной шее. Она развевалась, как флаг над фашистским рейхстагом, предрекая комиссии скорую капитуляцию.— Как вас зовут? — спросили меня.— Илюфа.В комиссии недоуменно переглянулись.— Как-как?— Илюфа, — скромно ответил я, про себя поражаясь их тупости.Следует пояснить, что, поскольку первые восемнадцать лет я провел в Кишиневе, то разговаривал я на какой-то адской смеси молдавского, русского и одесского. К этому «эсперанто» прибавлялось полное неумение произносить шипящие и свистящие. Вместо С, З, Ч, Ш, Щ, Ц я разработал индивидуальную согласную, которая по своим звуковым данным напоминала нечто среднее между писком чайного свистка и шипением гадюки. Что-то вроде «кхчш». Все это фонетическое изобилие подкреплялось скороговоркой, что делало мою речь совершенно невразумительной. Меня понимали только близкие друзья. По каким-то интонационным оттенкам, мимике и телодвижениям они улавливали генеральное направление того, что я хотел сказать, а уж дальше полагались на свою интуицию.Очевидно, увидев, а тем более услышав меня, экзаменаторы предположили, что я являюсь посланцем неведомой им доселе страны. Однако, посовещавшись, пришли к единому мнению, что я таким странным образом заигрываю с ними.— Значит, Илюфа? — приняли они мою игру.— Илюфа! — подтвердил я, ничего не подозревая.— И откуда фе вы приефафи, Илюфа? — раззадоривали они меня.— Иф Кифинефа, — отвечал я.— Ну, фто фе, Илюфа иф Кифинефа, пофитайте нам фто-нибудь.Они явно входили во вкус. «Ну, за-сранцы, держитесь!» — подумал я, а вслух сказал:— Фергей Мифалков. Бафня «Жаяч во фмелю».В переводе на русский это означало: "Сергей Михалков. Басня «Заяц во хмелю».
Ф жен именин, А, можеч быч, рокжчения, Был жаяч приглакхчфен К ехчву на угохчфеня. И жаяч наф как сел, Так, ш мешта не кхчщкодя, Наштолько окошел, Фто, отваливхкчишкхч от фтола, Ш трудом шкажал…
Что именно сказал заяц с трудом, отвалившись от стола, комиссия так и не узнала. Я внезапно начал изображать пьяного зайца, бессвязно бормоча, за-икаясь и усиленно подчеркивая опьянение несчастного животного всеми доступными мне средствами. И когда к скороговорке, шипенью, посвистыванию и хрюканью прибавилось еще и заячье заикание, комиссия не выдержала и дружно ушла под стол. Так сказать, всем составом.Я ничего этого не замечал, я упивался собой.— Хватит! — донеслось до меня откуда-то снизу. — Прекратите! Прекратите немедленно!Это кричал из-под стола серый от конвульсий все тот же Юрий Павлович Белов.— Прекратите это истязание! Мы принимаем вас! Только замолчите!Я был счастлив, но счастье мое длилось недолго. Нина Николаевна, педагог по сценречи, окунула меня в ушат с холодной водой.— Дитя винограда! — сказала она. — Если ты не займешься своей дикцией, через полгода вернешься домой.Каждый день с утра до вечера я как проклятый выворачивал наизнанку язык, наговаривая невероятные буквосочетания. И наконец на одном из занятий отчеканил:
Шты, штэ, шта, што. Жды, ждэ, жда, ждо. Сты, стэ, ста, сто. Зды, здэ, зда, здо.
Шипящие и свистящие звенели, как туго натянутая струна.— Молодчина! — похвалила меня Н.Н.— Хфто, правда хорофо? — по привычке спросил я.И все улыбнулись. ДЕЙСТВИЕ Общежитие циркового училища располагалось в Кунцеве, метрах в двухстах от станции.Ничто не предвещало того, что Кунцево вскоре станет одним из самых престижных московских районов.Это был небольшой уютный поселок, состоящий в основном из небольших деревянных домов, в центре которого стояла наша общага, где и жило двадцать молодых, пышущих здоровьем бугаев. Общага была настолько стара, что помнила еще времена Наполеона. Во всяком случае, как утверждал комендант, первый раз она горела в 1812 году.
1 2 3 4 5 6 7