Попетляв изрядно, мы опять очутились возле подземной реки, другой, конечно, не той, по которой сплавлялись, перешли речку вброд, оказались в природного происхождения пещерной зале, пошли в глубь одного из рукавов пещеры и вскоре вновь вошли в созданные человеком лабиринты. Бежало неумолимое время, а мы все шли и шли. Вернее – они, номера раз, два, три, шли, держали темп, а я, что называется, плелся. Хромому художнику полагалось выбиться из сил после того, как пройдет первая волна стресса, и он, то бишь я, выбился. Меня мотало на веревке, заканчивающейся петлей, я спотыкался и падал, я тяжело и часто дышал, я вспотел и только раз шарахнулся от крыс, вскрикнув слабо, когда серые жирные твари плотной стайкой впервые прошмыгнули под ногами.– Утри сопли, художник, подходим, – второй дернул за веревку, третий наградил меня пенделем, первый в авангарде ускорил шаг.То, что мы далеко за Садовым кольцом, это точно, и на поверхность, судя по всему, вылезать не собираемся, следовательно, где-то рядом, уже рядом, за одним из ближайших поворотов у господ разбойников оборудована так называемая «точка».Свернули, попали на перекресток. Трубы, до того тянувшиеся вдоль стен, изогнулись дугами и исчезли в отверстиях потолка.– Налево, Бобик.Что ж, налево, так налево. Идти приходится боком, левое ответвление перекрестка до предела узкое. Через плечо второго вижу, как первый достает связку ключей из-за пазухи, поворот, первого больше не вижу, но слышу перезвон ключей и лязг замков.– Погоди, – мой поводырь останавливается на углу. Гожу.– Пойдем.Иду. За углом коридорчик неожиданно расширяется, и отчетливо видна распахнутая решетчатая дверь, как в милицейском обезьяннике, за металлическим порогом номер первый шаркает рукой по стенке.– Погоди.Гожу. Вижу, как первый нащупал что-то, слышу щелчок, и свет фонариков растворяется в щедром электрическом сиянии матовых ламп над головой.Идем дальше, справа и слева переплетение разнообразной толщины кабелей, похожих не то на кровеносные сосуды, не то на сухожилия великана. Яркий свет слепит отвыкшие от щедрого освещения глаза.– Стой.Стою. Первый возится с замками перегородившей коридор дюралевой двери. На двери табличка с адамовой головой, сиречь с черепом и костями, и с красной молнией, надпись на табличке гласит: «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ».Дверь с предупреждающей табличкой открылась тихо, петли хорошо смазаны. Номер первый вздохнул с облегчением.– Входи, – второй лениво дернул веревку. Вхожу. Все, хвала Будде, дошли до «точки».– Чего встал, – замыкающий толкает меня в спину кулаком, спотыкаюсь, но не падаю, восстанавливаю баланс, оглядываюсь.Ничего себе помещение, уютное. Каменный кубик с мощной лампочкой под решетчатым плафоном на стенке напротив входа. Дохлый электрощит в угду с пустыми клеммами и метелкой оторванных проводов. И металлический шкаф, грубо сваренный, с небрежно написанным номером на створках, этакий индустриальный шкаф для всякой разной электрики, которой в нем, конечно же, давно нету. Точно посередине импровизированный спал – два пустых пластмассовых ящика для бутылок, и на них квадратный фанерный лист. Точнехонько над фанерным квадратом квадратная же вентиляционная решетка в потолке. Тяга отменная, затхлостью практически не пахнет.– На стол, Бобик, – приказал второй.– Чего на стол? – не понял я.– Ложись на стол, – третий ткнул меня в спину, закрыл дверь, лязгнул задвижкой. – Ложись, отдыхай.Первый пошел к металлическому шкафу, второй стряхнул с руки веревку-поводок.– Можно снять петлю? – спросил я, примериваясь, как бы поудобнее устроиться на столе.– Можно, – разрешил второй. – Выкинь веревку, ложись... Нет, не садись, а ложись, дурик.– Я весь не помещусь...– И хер с тобой. На колени, на колени, мудак, вставай... Кому, блядь, сказано: на колени! У стола, бля, вставай на колени и падай харей вниз... Во мудак, а?.. Встал на колени? Встал. Теперь туловище нагни, жопу оттопырь и ляжь туловищем на фанеру... Во, правильно... Харю опусти. Не задирай башку, говорю. Во... И глаза закрой. Закрой, говорю!.. Не ссы, ща тебя в жопу хором отхарим и отпустим. Хы-хы-ы... Шутка, не ссы, мы не гомики... Руки перед собой подожь, отпусти жопу. По-другому положь. Локти согни, чтоб руки перед головой и та, что с пальцем, чтоб дальше лежала... Во, правильно...– Зачем такая странная поза? Мне...– Едальник захлопни! Замри, как велено.– Мне страшно, пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, а я все, я все сделаю, как вы скажете, я...– Ты еще заплачь. Я серьезно. Плачь-плачь, художник, чтоб мы поверили, что тебе реально хреново.Я всхлипнул и продолжил умолять разговорчивого второго не делать мне плохого. Я хныкал, хлюпал носом, говорил с двойкой, слушал его одним ухом, а другим подслушивал тихий деловитый диалог номеров первого и третьего.– Сразу начнем? – Второй подошел к шкафу, створки которого распахнул первый.– А чего тянуть? – В шкафу зашуршало. – Где ж она... Вот она.– Я б перекурил, замудохался слегка.– Все умудохались... Где листочек? Вон... Нет, левее, на пакетах с чистым.– Мать твою, помялся.– Мелочь, буквы читаются, и ладно.– Держи, разгладь его. Близко к объективу не подноси.– Когда листок показывать?– Я дам отмашку. Ты чего дыбишься?– Вспомнил передачу, «Сам себе режиссер» называлась.– Хы, ко времени вспомнил, и в наших документальных кино вторые дубли не предусмотрены... А где вторая видеокассета?.. Вот и она, вижу. Первую отснимем, после кассеты поменяю, пусть пока здесь полежит.– Слышь-ка, у тебя руки дрожат.– Дык, устал хуже скотины.– Вот я и предлагаю – перекурим.– Расслабляться вредно, еще хлеще накатит.– Считаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92