- В следующий раз попрошу быть аккуратнее.
- Но у меня мама заболела! - протестующе возразила Тамара.
- А сейчас изволь выйти из класса, - продолжала Вера Ивановна, будто не слыша. - Причешись, приведи себя в порядок - и тогда только можешь сесть за парту. - И, обращаясь ко всему классу, будто Тамары уже нет, сказала: - Начнём наш урок. В прошлый раз мы остановились…
Зина с тревогой и сочувствием оглянулась на Тамару. В какое неприятное положение попала её подруга! Ей теперь, наверно, просто сквозь пол провалиться хочется.
Но Тамара, ничуть не смущаясь, окинула класс спокойным и даже весёлым взглядом, ровным шагом вышла из класса и довольно громко стукнула дверью. Обратно она явилась почти в самом конце урока. Волосы её были причёсаны и примочены водой, а концы галстука спрятаны под грудкой фартука.
В перемену Маша и Зина, словно пчёлы, жужжали Тамаре с двух сторон.
- Может, тебе помочь нужно? - заботливо спрашивала Зина. - Мама очень больна? Что с ней?
- Ты больше не должна опаздывать, - твёрдо повторяла Маша. - Ты уже третий раз опаздываешь, а ещё и сентябрь не прошёл!
- Маша, как тебе не стыдно! - остановила её Зина. - У Тамары мама заболела, а ты… Мы помочь ей должны!
- Будет отставать в уроках, так и поможем, - упрямо ответила Маша. - Прикрепим Симу Агатову, она первая ученица у нас…
- Как это - Симу? - удивилась Зина. - Это мы должны: ты или я. Мы же вчера обещали друг другу…
- Я не отказываюсь, - пожала плечами Маша, - но только говорю одно: не опаздывай. Я староста класса, и нечего меня подводить!
- А я и не знала, что все должны вовремя приходить, только чтобы не подводить старосту! - насмешливо сказала Тамара.
Маша покраснела, у неё загорелись уши.
- Я не то хотела… - начала она, но больше не знала, что сказать.
- Тамара, ты не смейся! - горячо и огорчённо вступилась Зина. - Мы ведь тоже должны и о Маше думать. Она же староста. Ну, а если тебе трудно приходить вовремя… может, ты не просыпаешься… то, хочешь, я буду за тобой заходить?
- Значит, твоё слово крепко? - чуть заметно усмехнулась Тамара.
Но Зина не видела её усмешки и чистосердечно ответила:
- Конечно, крепко. Как дерево дуб!
К ним неслышно подошла Елена Петровна и, улыбаясь, обняла всех троих за плечи.
- Какой-то митинг здесь, - сказала она, лукаво поглядывая на девочек по очереди, - и какое-то слово здесь «крепкое, как дуб».
Зина и Маша смутились. Но Тамара глядела в глаза учительнице прямо и спокойно. Все трое молчали. Елена Петровна сделала серьёзное лицо:
- Значит, тайна? Ну, не могу врываться. Тайны, конечно, полагается хранить. Будьте покойны, девочки: никакого «крепкого дуба» я не слыхала.
И она, дружелюбно кивнув головой, отошла.
- Может, скажем?.. - нерешительно произнесла Зина.
- Зачем? - прервала её Тамара. - Раз мы втроём произнесли наше обещание, то должны его помнить и хранить. И всегда, во всякой беде помогать друг другу.
У неё вышло это так красиво, будто она декламировала стихи. Зато голос Маши прозвучал совсем прозаически.
- Вот ты, Зина, и заходи за ней каждое утро, - сказала она, будто гвоздями приколачивая каждое слово. - И чтобы ты, Тамара, больше не опаздывала. Помогать так помогать.
ЗИНА СТАРАЕТСЯ ПОМОГАТЬ ДРУГУ
В отдельной квартире инженера Белокурова почти не слышно заводского гудка. Николая Сергеевича поднимает будильник - маленький, круглый, с нежным звоном будильник, который он ставит около своей постели. А чтобы этот будильник никого не тревожил в квартире, Николай Сергеевич спит у себя в кабинете, за плотно закрытой дверью.
Никто не слышит, как утром встаёт и уходит на работу Николай Сергеевич, - ни жена его Антонина Андроновна, ни дочка его Тамара, ни работница Ирина. Зачем их тревожить? Позавтракать можно и в заводском буфете… Правда, Николай Сергеевич нередко забывал и в буфете позавтракать: ведь утренние часы, если прийти пораньше, так хороши для работы!
Николай Сергеевич привычным движением приглушил будильник, быстро оделся, отдёрнул тяжёлую зелёную штору. С улицы глянуло серенькое утро, большая светлая капля пробежала по стеклу, оранжевый кленовый лист медленно пролетел мимо окна… Но Николай Сергеевич ничего этого не видел, он просто посмотрел, не идёт ли дождик и не надо ли взять прорезиненный плащ. В неясном свете осеннего утра его словно вытянувшееся лицо казалось ещё бледнее, ещё темнее казались тени вокруг глубоко сидящих глаз. Нечаянно заглянув в зеркало, он удивился: почему у него такое лицо, лицо больного человека? Устаёт он слишком, что ли?
Недавно директор остановил его с этим же самым вопросом.
«Не знаю. По-моему, не болен», - ответил, улыбаясь, Николай Сергеевич.
«Не знаете! - с упрёком возразил директор. - И никому, видно - ни вам, ни домашним вашим, - до этого дела нет? Балуете вы их, домашних-то своих, Николай Сергеевич! Думаете, никому не известно, что вы даже на работу приходите без завтрака!»
«Пусть живут, как им хочется!» - добродушно отмахнулся тогда Николай Сергеевич.
Но разговор этот оставил в душе чувство неясной горечи. Сейчас эта горечь шевельнулась снова. В самом деле, почему это о нём никто не заботится, никто не беспокоится? Почему бы Ирине не приготовить ему завтрак?
Стараясь ступать неслышно, чтобы не скрипел паркет, он прошёл в кухню. Ирина, позёвывая, расчёсывала перед зеркалом косу.
- Ирина, - обратился к ней Николай Сергеевич, - вот дело-то какое…
- Какое? - удивилась Ирина, раскрыв свои круглые блестящие глаза.
- Да вот… - Николай Сергеевич усмехнулся и пожал плечами. - Нет ли у тебя чего-нибудь поесть?
- Поесть? - Ирина ещё шире открыла глаза. - Как это - поесть?.. Чего поесть?
- Ну, чего-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71