Астиаг помнит этот жаркий вечер, когда огни костров плавились и сливались с пламенем зари, а в неподвижном душном воздухе висел густой запах дыма и жареного мяса. Над кострами на вертелах жарились туши баранов, быков, лошадей…
Скифы пришли толпой, следуя за своим царем и военачальником Мадием. Видя, что мидяне безоружны, они спрятали луки в гориты , сверкающие набором золотых пластин, сняли с плеча колчаны с тяжелыми железными стрелами, сбросили свои круглые щиты. И сложили все это на землю. Только короткие мечи — акинаки с золотыми рукоятками остались висеть у них на широких, отделанных золотыми бляшками поясах. Так и запомнились они Астиагу — коренастые, с косматыми бородами, с золотыми повязками на длинных волосах, в золотом сиянье богатых чешуйчатых панцирей, отражающих пламя костров…
А потом на поле пиршества упала ночь, черная, безлунная, внезапная, как всегда на юге. Огни костров стали красными и зловещими.
Скифы ели мясо, разрезая туши своими акинаками, пили виноградное вино. И снова ели. И снова пили. Казалось, они могли выпить целое море этого сладкого веселого вина — ведь такого вина они не знали на своей суровой земле.
Скифы веселились, горланили… А мидяне коварно еще и еще подливали им вина. И когда пьяное скифское войско, сраженное вином, повалилось на землю и царь их Мадий заснул на полуслове, скифов настигла смерть. Киаксар и его солдаты перебили их. Астиаг помнит это побоище, страшные крики и стоны среди душной тьмы…
А наутро Мидия вздохнула с облегчением — владычество скифов кончилось!
Таков был отец Астиага Киаксар. Он выдержал скифское нашествие и уничтожил скифов. А потом он еще раз ходил войной на Ассирию и добился своего — разорил древний ассирийский город Ашшур и сровнял с землей гордость их царей Ниневию… Теперь Мидия — обширное могущественное государство. Многие народы покорились ей… Но еще противостоит Вавилон.
Царь вавилонский Набопаласар был союзником его отца Киаксара, они вместе воевали против Ассирии. Но союзник он был лукавый и ненадежный. Когда мидяне брали штурмом город Тарбис на Тигре, когда брали штурмом могучие укрепления Ашшура и гибли под его стенами, Набопаласар отсиживался в своей крепости, спрятавшись от ассирийских войск. Он пришел уже к развалинам Ашшура и потом еще оправдывался перед своими жрецами, которые все были связаны и религией, и общими интересами с жрецами Ассирии:
— Я не принимал участия в осквернении ассирийских xpaмов!.. И даже спал в эти дни на полу — в знак траура!
Правда, Ниневию они брали вместе — Киаксар и Набопаласар. В месяце абе штурмом ворвались в Ниневию, прежде открыв ворота каналов и устроив наводнение в городе… Как таяли и падали ассирийские дворцы, подмытые водой, — ведь они были построены из сырцового кирпича! Как рушилась богатая Ниневия, полная награбленных у многих народов сокровищ!..
Несметные богатства потекли тогда в Экбатаны. В прекрасные дни ранней осени возвращался Киаксар с войны, и караваны с ниневийскими сокровищами следовали за ним. Мидия ликовала.
Киаксар сделал много. А что сделал он, Астиаг? Приближенные его, богатые, знатные вельможи и полководцы, недовольны им, он чувствует это, он знает это. Им нужны новые войны, новые завоевания, новые земли. Вавилон — вот куда устремлены их помыслы.
Как ненавидит он всех этих потомков мелких царьков, правивших когда-то отдельными «странами», как и его прадед Дейок, как трудно терпеть ему их высокомерие, их независимые речи, их тайное презрение, которое кроется в опущенных, прикрытых ресницами глазах!
Но Вавилон — грозный соперник. Мидия никогда не будет спокойна, пока стоит этот город на Евфрате — город, полный богатых дворцов и храмов, город с высокими крепкими стенами и медными воротами. И все чаще в мозгу Астиага возникало видение — отряды мидийских солдат, идущие по равнинам Вавилонии, сверкание их стрел и копий сквозь жаркую красную пыль, поднятую копытами коней. Взять Вавилон нелегко. Но с помощью богов его отец Киаксар пришел в Ниневию, которая была укреплена не менее. И что осталось от нее? Пыль и пепел.
Астиаг — сын Киаксара. Он покорит Вавилон, оставит там пыль и пепел, он привезет богатую добычу и еще более возвысит свое царство!
Но обдумать, обдумать… Покорить Вавилон потом. Сначала надо ослабить его, надо захватить долину Междуречья… Надо занять Северную Сирию… А уж потом — Вавилон.
И вот теперь, когда Астиаг обдумывал свой поход в Междуречье, ему вдруг опять явилось сновидение, которое снова наполнило смятением его душу. Ему приснилось, что над его дочерью Манданой выросла виноградная лоза, и лоза эта была так огромна, что покрыла собой всю Азию.
Угрюмо сдвинув брови, Астиаг рассказал магам свой сон. Маги истолковали этот сон так же, как и тот, что приснился ему раньше.
— Сын твоей дочери, царь, будет царем всей Азии.
— После меня?
— Вместо тебя, царь.
Злые молнии зажглись в черных глазах Астиага. Он знал, что Мандане скоро предстоит родить ребенка. Кто родится у нее?
Астиаг приказал дочери немедленно явиться к нему в Экбатаны. Мандана покорно явилась. Камбиз, тихий, спокойный перс, ее муж, сопровождал ее.
Мандана только переступила порог отцовского дома, как ее тут же взяли под стражу. Камбиз недоумевал. Мандана плакала, сидя в заключении. Страшная догадка уже мучила ее. Она слышала о снах царя, и она хорошо знала своего отца.
А царь ждал. Если у Манданы родится девочка, он отпустит их с ребенком обратно в Персию. Если родится мальчик, он отпустит их в Персию, но без ребенка.
Родился мальчик.
ГАРПАГ
Мандана, ничего не видя от слез и горя, покинула отцовский дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40