.. – и, не оглядываясь по сторонам, вытирает рукавом вспотевший лоб.
Июльское солнце щедро поливало зноем, золотое марево дрожало над землей. Сладкий, густой и душный запах сена неподвижно висел над долиной.
Ходили по склонам деревянные волокуши, ходили конные грабли. Все меньше и меньше становилось сена в долине, а стога вырастали один за другим около скалы, под навесом лиственниц…
Уже примолкли веселые разговоры и у лошадей потемнели от пота бока, а дед Устин, все такой же расторопный, такой же живой, без устали покрикивал:
– А ну давай, давай! Дружок, дружок, погоняй! Шевели вилами, шевели, шевели! Давай, давай, пока солнце на небе!..
Чечек и не заметила, как все сено перетаскали с увала. Василь и Чот захватили последний прогон, и круглая гора стала вдруг гладкая и зеленая, будто умытая.
– А теперь куда – на тот склон? – спросила Ардинэ.
– Тот склон ребята подбирают, – ответил дед Устин.
– А куда же – на равнину?
– А что на равнине делать?
Ардинэ и Чечек оглянулись на равнину – конные грабли заваливали последние валы.
– А куда ж тогда?
– Тогда домой, – сказал дед Устин. – Время не раннее, живот кушать просит.
Только сейчас заметила Чечек, что полдень давно прошел и жаркое золотое марево в долине погасло.
Какой-то верховой выехал из тайги. Лошадь шла крупной рысью. Старый, коричневый от загара человек подъехал к стогам. Черные усы свешивались у него по углам рта, и жиденькая бородка торчала клином.
– Эзен! – глухо сказал он.
И все разноголосо ответили:
– Эзен! Эзен!
Чечек живо обернулась: чей это такой знакомый голос?
– Дедушка Торбогош! – закричала она и замахала рукой. – Здравствуй, здравствуй, дедушка!
Строгое лицо старого смотрителя табунов Торбогоша сразу засияло и заулыбалось всеми морщинами.
– Эзен, внучка! Эзен!
Торбогош поговорил с дедом Устином, посмотрел стога, спросил, сколько скошено и сколько еще косить…
Вскоре погнали лошадей домой, в стан. Мальчишки скакали впереди, Чечек и Ардинэ – за ними. Только бригадир Кузьма остался далеко позади: он ехал шагом – боялся повредить свою новенькую голубую машину.
Старый смотритель Торбогош сначала держал коня рядом с конем деда Устина, а когда кончил разговор, пустил своего Серого. Серый поднял гривастую голову, раздул ноздри и, еле касаясь земли копытами, полетел вперед по мягкой луговой дороге. Мальчишки пытались его догнать, но мелькнул в засиневшей дали силуэт пригнувшегося к шее коня всадника в острой шапке и исчез за поворотом…
Дед Торбогош
Чечек вошла в аил усталая, разгоряченная. Бабушка Тарынчак понюхала воздух:
– Не то солнце принесла с собой, не то душистые травы!
– А дедушка где? – быстро спросила Чечек.
Бабушка Тарынчак, помешивая чегень в кожаном мешке, ворчливо ответила:
– Где?.. Везде! Только в аиле никогда нету! Пустил коня, а сам поскакал баню смотреть. Баню там какую-то строят, так ему все надо…
– Поскакал! – засмеялась Чечек. – Уж ты, бабушка, скажешь. Как будто он кабарга какая-нибудь.
– Вот баню строят… Что вздумает народ! Уж теперь люди все время мыться хотят, даже зимой! И в колхозе баня, и в совхозе баня… А теперь уж и в бригаде надо баню строить! Что такое? Совсем народ беспокойный стал. А что – нельзя подождать, когда будет тепло, да помыться в ручье, если хочется?.. И старый Торбогош туда же скачет!
– Да ведь он же смотритель, бабушка! – со смехом возразила Чечек. – Что ты это! Он же должен знать, какую в смотрительстве баню строят! А как же?.. А вот как построят баню, да как натопят, да нагреют полный котел воды! Сколько хочешь лей воду, сколько хочешь мойся!.. А что, бабушка, не пойдешь?
Бабушка Тарынчак вдруг улыбнулась:
– Ну, если построят да воды нагреют, чего же я не пойду? Вот еще! Люди пойдут – и я пойду.
– Да еще как радоваться будешь! А сейчас все ворчишь.
– Да что ж ворчу? Я на деда ворчу. И все бегает и все скачет, а дома его нету и нету. Всю жизнь этого старика дома нету, и обо всем ему забота! Ну, зачем ему обо всем забота, а?
– А как же ему не забота? Вот так! Да ведь он же партийный, бабушка.
Дедушка Торбогош пришел, когда уже совсем стемнело. Бабушка Тарынчак сразу забыла свою воркотню, засуетилась около очага, раздула угли, поставила на огонь чугунок с чаем, подала толкан, налила в чашечки молока, нарезала мяса… Дедушка уселся около огня, поджав ноги, закурил трубку. Он глядел сквозь дым на внучку свою Чечек, и суровое лицо его светлело и смягчалось.
– Ну-ка, внучка, расскажи, чему тебя в русской школе учат.
Чечек ответила не сразу. С чего начать?
– Очень много рассказывать надо, дедушка. Вот хочешь, я тебе стихи прочитаю?
Дедушка Торбогош кивнул черной бритой головой.
– Я тебе про пастуха прочитаю. Называется «Встреча».
Он стоял на холме высоком,
Словно вылит из смуглой бронзы.
Опираясь рукой на палку,
Зорко он осматривал дали.
…Пел пастух, что обильно лето,
Что колхозная жизнь счастлива
И что белыми островками
В поле ходят стада овечьи.
…Я спросил его, как здоровье,
– Хорошо. А твое, товарищ? –
А по бронзовому загару
Пробежала, как луч, улыбка.
А когда я спросил о прошлом,
У него задрожали губы:
– Для чего вспоминать печали,
Если радостны мы сегодня?
Бабушка Тарынчак так заслушалась, что не заметила, как у нее из чугуна убежал чай – бурый отвар побегов шиповника.
– Ай да Чечек! Ай да Чечек. В бабку пошла!..
Дедушка Торбогош слушал и кивал головой, а когда Чечек замолчала, сказал:
– А еще знаешь?
– Знаю, – ответила Чечек.
Она читала стихи и про Золотое озеро – Алтын-Коль, и про Катунь-реку, и про дорогой камень, который добывают в горах Алтая и везут в Москву на постройку больших дворцов…
– Я и русские знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57