И шибко тратиться на Оллойн не надо, ее достаточно угостить портвейном и пирожным, какое подешевле. Клетчаб отдохнул с ней и душой, и телом, и лишь одна мысль его немного беспокоила: что там с Банхетом? Если Марго его насмерть ухайдакает, выгодное дельце сорвется.
Утром он съездил в «Песочный пирог», но клиента не застал. Сказали, тот со вчерашнего дня не появлялся.
«Готов, стало быть», – скорбно ухмыльнулся Луджереф, поглядев снизу, с волнистой, как стиральная доска, мостовой на закрытое окно Банхетова номера. И пошел, насвистывая сквозь зубы модный мотивчик, мимо ветхих, аляповато разубранных магазинов, сверкающих на солнце умытыми витринами.
Утро было как утро. Потом ему нередко вспоминалось это утро – словно рубеж между приятной, по крупному счету, безбедной, правильной жизнью в Хасетане и всем тем, что началось чуть позже.
После «Песочного пирога» Луджереф отправился в «Морской бык» выяснить судьбу бедолаги Банхета, чтобы определиться с дальнейшими действиями.
Марго принимала ванну. Когда она оттуда выплыла, с полотенцем на голове, в колышущемся, как хищная медуза, пеньюаре с прозрачными оборками, Клетчаб осведомился:
– Куда дела свою ночную жертву?
– Какую жертву?
Ни намека на нежные чувства, словно и не были они вместе позапрошлой ночью. А чего от нее, оторвы, ждать?
– Ну, этого, шибко умного. Банхета.
– А… Он куда-то ушел по своим делам, – невозмутимо ответила Марго. – Мало ли, какие у кого могут быть дела?
– Как ты с ним время-то провела? – Клетчаб скабрезно подмигнул.
Для человека шальной удачи, тем более для хасетанина, главное – тот особый воровской шик, который отличает собратьев Клетчаба Луджерефа от тупаков. Пусть он позавчера утром выполз из «Жемчужного грота» истерзанный, как отслужившая свой срок мочалка, – это дело прошлое, а сейчас можно позубоскалить над тем, кому не повезло после тебя.
– Да ничего, – на грубоватом лице Марго появилось томное мечтательное выражение. – Очень даже ничего… Он меня оттрахал. Не я его, а он меня! Наконец-то попался мужик, с которым можно почувствовать себя настоящей женщиной. Охренительная была ночь…
– Кому ты поешь, подруга? – презрительно усмехнулся Луджереф. – Спой эти сказки моей престарелой тете, она, может быть, поверит, а я не тупак, чтобы ты засоряла мне уши своей брехней.
С достоинством ответил. Отбрил ее, оторву. Для пущего эффекта, чтобы поставить точку, еще и сплюнул с недоступным для тупаков хасетанским шиком на разбитый плитчатый пол. Ясно же, что Марго сказала это специально, чтобы его позлить, только у нее бабьего ума не хватило сочинить что-нибудь понатуральней.
Банхет ближе к вечеру нашелся, живой и невредимый. Оказалось, ему на днях уезжать – заказчик, оплативший командировку, требует его обратно в Венбу. Видно, этот любитель древностей не совсем тупак и не хочет, чтобы Банхет за его счет таскался по девкам в южном приморском городе. Со сделкой следовало поторопиться.
Сделка состоялась в захламленном полуподвальчике, якобы в лавке старьевщика, в одном из портовых закоулков. Вокруг пакгаузы, конторы, заброшенные склады, свалки, населенные странными созданиями трущобы, все это хаотично лепится вокруг порта, и найти здесь тот самый переулок и ту самую дверь – дохлый номер для приезжего человека. Даже не всякий хасетанин сориентируется.
В так называемой лавке пахло плесенью. В полумраке не рассмотришь как следует предметы, разложенные на кособоком стеллаже возле отсыревшей стены (будто бы товар, а на самом деле – бутафория, дребедень с помойки), зато стол стоит прямо под окошком, откуда льется солнечный свет, и большая старинная шкатулка эффектно освещена.
Клетчаб откинул крышку. Внутри – полтора десятка «тафларибу», каждая фигурка завернута в папиросную бумагу. Банхет начал их разворачивать и рассматривать, близко поднося к глазам.
– Ну что, берете? – спросил Луджереф, когда тот убедился, что все «тафларибу» подлинные.
– Да, конечно, беру, – простодушно подтвердил Банхет. – Сколько они стоят?
– Все вместе – двести «лодочек». Двести тысяч рикелей.
Этот простофиля ссылался на то, что заказчик положил ему на счет всего сто пятьдесят тысяч. В конце концов Клетчаб сорок «лодочек» уступил. Банхет сказал, что ему тогда придется доплатить десять тысяч из своих собственных сбережений и из денег на дорогу, а потом он даст заказчику телеграмму, чтобы тот возместил нужную сумму. На том и сошлись.
– Только вы должны заплатить наличными, – предупредил Клатчаб. – В этой лавке такие правила. Иначе сделка не состоится.
Машина, чтобы съездить в банк, ждала в соседнем закоулке. И по дороге туда, и по дороге обратно шофер, свой парень, нарочно петлял, как велел Клетчаб.
Перед тем как отдать деньги, Банхет еще раз открыл шкатулку и осмотрел каждую фигурку. Наконец закрыл крышку. Луджереф пересчитал кредитки – все правильно, без обмана – и коротенько закашлялся.
Это был условный знак. Черла, малолетняя воровка, дожидавшаяся в соседней комнате, открыла клетку и выпустила прыгунцов. А старик Жикарчи, алкаш из здешних трущоб, изображавший хозяина лавки, в это время стоял у стеллажа и делал вид, что перебирает товар. При этом он чуть слышно поскрипывал маленькой трещоткой – звук точь-в-точь, какой издают снулябии, на которых прыгунцы охотятся.
В комнату хлынул поток резво подскакивающих кожистых мячиков. Ну, пусть не поток, всего-то дюжина, однако неразберихи они наделали, словно их была сотня.
– Куда, куда!.. – замахал руками Жикарчи. – Вот напасть, опять они… Кыш отсюда!..
Суетясь, он налетел на Банхета, оттолкнул его, а Клетчабу хватило секунды, чтобы подменить шкатулку на другую точно такую же, до поры спрятанную в грязном ящике под столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24