Трудно было определить, кто выступал более зверски. В конце первого тайма счет был ничейный, 2:2, при том что со стадиона Басоселай, из Басконии, они привезли с собой троих травмированных игроков. Болельщики из Басаури, находившиеся там в пропорции четыре к одному по отношению к болельщикам из Торрелавеги, чрезвычайно разгорячились; из троих пострадавших двое были из домашней команды.
Аулкичо сидел там, на скамейке, да простят мне этот смутный плеоназм, со своими запасными игроками и массажистом, на нем был безупречный костюм жемчужно-серого цвета. Видно было, что у него очень плохой характер: он кричал на двух игроков одновременно, жестикулировал как безумный и вытирал пот галстуком.
По истечении двадцати минут второго тайма «Гимнастика» выигрывала со счетом 3:2, и атмосфера была заряжена, как пистолет.
Внезапно каким-то непонятным ударом забил гол Саилдура, центральный нападающий «Басконии», крестьянин, о котором, как мне говорили, шла слава, что он может разрубать сырые картофелины рукой.
Крики несколько поутихли. Но несчастный арбитр имел неосторожность аннулировать гол из-за положения «вне игры». На газон посыпались разного рода увесистые предметы. Судья, коротышка, как видно, опытный в такого рода спорах, побежал на середину поля, чтобы оказаться как можно дальше от бросавших, чего нельзя сказать о Саилдуре, в которого попали с первого броска.
Кантабрийские игроки поспешили на помощь арбитру и набросились на ребят из Бастаури.
Четверо «серых», в чьи обязанности входило следить за соблюдением цивилизованных правил во время встречи, тоже понеслись в самый эпицентр потасовки с дубинками в руках. Один из них так и не добежал до места, потому что упал, сраженный ударом бутылки (почему-то на них были шапки, а не каски).
Значительная часть домашних болельщиков спрыгнула на поле, чтобы помочь своим игрокам.
Кантабрийцы, все находившиеся за своими воротами, сгрудились плотной толпой.
Йосеан также не отказал себе в удовольствии поучаствовать в этой кутерьме. Я увидел, как он бегом несется к месту, где было особенно жарко, со скамейкой на манер тарана.
На какое-то мгновение я испугался, что его линчуют, но мне недолго пришлось за него бояться. Мой сосед по трибуне посчитал, что я не без греха, и в качестве демонстрации своей солидарности со сражающимися воспользовался тем, что я не был готов к защите, ибо поднял локоть руки с фляжкой коньяка и вырубил меня бутылкой пива «Сан-Мигель» объемом в 0,33 литра.
Потасовки такого рода, видимо, были ходовой монетой во время местных матчей, и даже спортивная пресса не опубликовала заметки о произошедшем. Из этого я заключил, что Йосеан выжил.
Мне же наложили три шва, чтобы зашить рану.
Я поклялся, что больше никогда нога моей не будет на футбольном матче.
И оставил Йосеана Аулкичо последним или предпоследним в своем списке мести.
29
Бланка Эреси, моя нежнейшая сопрано, обосновалась в Мадриде. Я снял маленькую квартирку на улице Браво Мурильо и на неопределенное время переехал в столицу королевства, – это случилось 15 июня 1977 года, в день всеобщих выборов, первых в Испании за сорок один год, – практически излишне будет говорить, что я в них не участвовал.
Бланка в тот момент с триумфом выступала в театре «Ла Сарсуэла» в партии Джильды в «Риголетто», которую исполняла четыре дня кряду.
Хотя она очень привлекала меня сексуально – а может быть, именно поэтому, – она должна была стать первой.
В один день я видел ее в опере как зритель, на следующий – за кулисами. Она еще немного поправилась; она была красива, вся лучилась и источала либидо.
Мне удалось проникнуть за кулисы благодаря тому, что я подмазал начальника машинистов сцены, с которым познакомился в баре, расположенном около театра, где собирался персонал театра. Я заверил его, что мой интерес – самый невинный: тайком подсмотреть, как выходят на сцену и покидают ее мои любимые певцы.
Таким образом я смог с безопасного расстояния понаблюдать за любопытным занятием, какое они практиковали; мой подкупленный помощник открыл мне, что это было обычаем и почти ритуалом у некоторых оперных певцов.
В перерыве между первым и вторым актами четыре главных персонажа собрались возле круглого столика, и пока ассистенты помогали им переодеться и поправляли макияж, они все вместе стоя играли в покер «в открытую».
Я спросил, почему они не делают этого в более удобной обстановке, в гримерке, но, похоже, этот ритуал, не чуждый театральных предрассудков, состоял именно в том, чтобы играть непосредственно позади занавеса.
Меня удивило и поразило отсутствие стыдливости в Бланке. Погруженная в перипетии игры, она стояла в одном нижнем, белье перед своими товарищами и многочисленным персоналом, кишевшем там, до тех пор, пока помощница не прикрыла ее новым роскошным костюмом.
Просторные трусики и черный кружевной прозрачный лифчик, из которых вываливалась аппетитная загорелая плоть, заставили меня вспотеть и затрепетать.
Они играли без денег и фишек, на доллары, которые громко и прилежно считал один из присутствующих. Карты сдавал первая скрипка оркестра (я несколько задержался на деталях, зная о вашей любви к покеру).
Руки двигались быстро. Большую часть выиграл Энтони Уотеркорс, баритон, исполнявший партию Риголетто; ему с поразительным везением приходили пары и двойные пары, думаю, он даже блефовал.
Спарафучиле, убийца из оперы, в роли которого выступал Доминго Кретона, тоже, не остался в проигрыше: при помощи тройки дам он сорвал самую большую ставку.
Меньше всех удача улыбалась герцогу Мантуи, знаменитому итальянскому тенору Фуско Инвольтини, и самой Бланке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70