Вы, может быть, вспомните, что однажды я включил его в меню «Карты полушарий Бильбао», подав его в чашечках для кофе-капуччино.
35
В конце лета 1985 года дядя Пачи позвонил мне по телефону. 25 сентября у него был день рождения, и он хотел отметить его, пригласив меня и Франсуаз пообедать вместе в Байонне.
Это приглашение было для меня ударом ниже пояса, но я не посмел противоречить.
Встреча была назначена там же, где и в первый раз, в баре «Селата» в Пти-Байон.
Я взял с собой пистолет.
Дядя Пачи явился с новым телохранителем, которого представил нам как друга, но все было и так понятно. Он вел себя очень ласково с Франсуаз, восхищался ее красотой и снова сказал, что завидует моей доле.
Мы сидели за барной стойкой и пили белое «Шато Карбоньё» за день рождения этарры.
На тот момент мы были единственными клиентами.
Я в первую секунду не понял, что сейчас произойдет, когда увидел, как они вошли, я опоздал на эту фатальную секунду.
Франсуаз сидела спиной к двери, я – рядом с ней, но смотрел в это мгновение на улицу, а напротив нас находились дядя Пачи и его боевик, занятые содержимым своих бокалов.
Это были двое мужчин с женскими чулками на голове.
Телохранитель вскочил за спиной Тартало, но успел только поставить бокал и сунуть руку в кобуру под мышкой.
Они стреляли почти от самой двери, дали две длинные очереди из скорострельных автоматов «узи».
Я обнял Франсуаз, чувствуя, как ее тело колеблется от пуль; она дрожала, как однажды, когда мы гуляли по полю, обнявшись, погода переменилась, и ей стало холодно.
Я видел, как широкую грудь телохранителя прострочила плотная очередь выстрелов.
Не выпуская из объятий Франсуаз, я правой рукой достал пистолет из-за спины, снял его с предохранителя и стал стрелять в направлении двери, не целясь, не знаю сколько раз, по крайней мере восемь. Я попал в одного из них, падая, он продолжал стрелять в стены и потолок. Другой выбежал на улицу.
Дядя Пачи выхватил у меня пистолет, чтобы я мог взять на руки обмякшую Франсуаз. Мы вышли из бара, и покуда дядя Пачи добивал на полу раненого бандита, я уже со странной уверенностью интуитивного знания осознал, что она мертва.
С Франсуаз на руках я побежал по лабиринту средневековых улиц вслед за дядей. Завернув за угол, мы обнаружили там машину, за рулем которой сидел этарра, впервые доставивший меня в шале; он приехал за нами, услышав выстрелы. Я вместе с Франсуаз забрался на заднее сиденье (вечно эти задние сиденья), а Пачи сел впереди.
Мы на полной скорости выехали из квартала; на одной из улочек, по которым мы спасались бегством, мы раздавили собаку какой-то женщины; та истерично завопила.
Я посмотрел в лицо Франсуаз и попытался нащупать у нее на шее пульс. Она была вся залита кровью, губы у нее был полуоткрыты, как в те моменты, когда она получала сексуальное удовольствие, – я не знал, что целую эти губы в последний раз, когда мы встали рано утром, чтобы отправиться на встречу в Байонне.
Пульс не бился; она была бледна, она была мертва.
За неделю до того она сказала мне, что ждет ребенка, и ответила «да», когда я попросил ее выйти за меня замуж.
37
Террорист, которого мы убили в баре «Селата», был португальским наемником, ветераном войн в Анголе и Мозамбике. Это нападение в Байонне было одним из последних покушений ГАЛ, типичным для его стиля и истории: мертвый этарра и одна невинная жертва.
Мы уже знали тогда, что ГАЛ финансируется правительством из Мадрида и что его боевики являются испанскими полицейскими и наемниками со всего света.
Я уже больше не разлучался с дядей Пачи до тех пор, пока не грохнул его в 1987 году.
У меня не хватило храбрости вернуться в Бордо и объяснить моему другу Доминику Лантёру, как и почему умерла его дочь, которую он лелеял, как зеницу ока.
Я больше не возвращался туда, даже не забрал свои вещи.
Три дня и три ночи я провел в шале в Сан-Бартелеми, безостановочно накачиваясь виски до тех пор, пока у меня не случился приступ эпилепсии, после чего какой-то врач не знаю сколько времени держал меня на успокоительных.
Потом я сбежал на одной из роскошных машин вождей. При помощи достаточной суммы денег, уплаченной вперед, я укрылся в доме терпимости, предлагающем широкий выбор услуг на окраине Биаррица.
Я трахнул пару отвратительных толстух за тридцать секунд и ложками поглощал кокаин до тех пор, пока меня оттуда не выставили.
На заправке перед въездом в Бидар я затеял драку; служащие разбили мне губы, а жандармы чуть не задержали.
Полностью опустошенный, лишенный всего, я даже не чувствовал необходимости снова наполняться ненавистью: я уже сам был ненавистью и яростью, которая будет постепенно усиливаться на протяжении остатка моей жизни, безвозвратно потерянной, капля по капле, в медленном и плотном дистилляте, как тот, что нужен для создания сталактита.
Невозможно было избежать предначертанной мне судьбы.
До того как я познакомился с Франсуаз, я не сознавал, насколько я одинок; потеряв ее, я действительно вернулся к одиночеству, тем более опустошительному, что я изведал самое сладостное из обществ.
Я вернулся к дяде Пачи и стал его личным телохранителем; он счел, что я спас ему жизнь, и наконец доверился мне.
Пачи Ираменди, Тартало, стал в 1986 году политическим вождем ЭТА, выше него никого не было.
Я был его тенью на протяжении полутора лет, в любой момент ожидая, что представится подходящий случай, чтобы убить его, а потом покончить с остальными. Но мы едва выезжали из Сен-Бартелеми, а исполнить мой замысел в его хорошо охраняемых владениях было невозможно.
На протяжении этого времени я видел, как он отдает безжалостные приказы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70