Ведь все, что бы он ни делал в эти сумбурные приснившиеся дни, не имело ничего общего с обычной его жизнью. Уважительный тон, каким с ним разговаривали, будто с базилевсом, был странен. Скорость, с которой они носились на каких-то металлических чудовищах, даже не пугала, поскольку была за гранью мыслимого. Необыкновенная чистота и отсутствие привычных запахов давали ему ощущение какого-то затяжного сна. Странный мир, странный. И лишь эта теплая мягкая женская рука была знакомой. И Абнеос чувствовал, что это не просто рука, а как бы ниточка, связывающая его с новой действительностью. «Ма-ша», — произнес он про себя. Само слово было теплым, мягким и приятным на вкус, словно лепешки с медом. И смотрела она на него не так, как жена, которая с утра до вечера скрипела: «Абнеос, сходи, Абнеос, принеси, Абнеос, у Рипея жена новый хитон купила, а ты… У, посланница Аида…»— Абнеос, — прошептала Маша, — как ты сейчас себя чувствуешь?— Не знаю, — так же тихо ответил ей троянец. — Покровительница Трои богиня Афродита, наверное, похожа на тебя. И мне грустно, тепло на сердце и немножко страшно.— Я не богиня. И никто меня даже в шутку не называл Афродитой, потому что я некрасивая. Я всегда знала, что нехороша собой, только одна мама думает наоборот.— Твоя мать мудра, как Афина Паллада, — торжественно сказал Абнеос. — Я хотел бы обладать половиной ее мудрости.— Не шути так, Абнеос, ты делаешь мне больно.— Я? Тебе делать больно? Это ты смеешься надо мной, бедным шорником, чья мастерская у Скейских ворот. Ты, всесильная и мудрая, ты смеешься надо мной.— Спасибо, Абнеос, ты не представляешь, как мне хорошо с тобой. У тебя такие сильные руки, и кожа на них твердая и мозолистая…— А твоя рука нежна, как спелый персик из рощи, что у самого предгорья Иды. И мне боязно пожать ее… 6 Боль была все время, она пряталась в его теле, но теперь, когда он медленно приходил в себя, боль становилась осознанной, острой. Сознание возвращалось к нему медленно, неохотно, неуверенными толчками. И в то же мгновение, когда оно включило механизмы его памяти, Куроедов судорожно дернулся на каменном полу, потому что последнее, что он запомнил, был свист бича, страшное напряжение своих мышц и впивающиеся в тело тугие сыромятные ремни.Куроедов застонал и открыл глаза. Подле него сидел старик с клочковатой седой бородой и печальными глазами. Старик протянул руку и мягко коснулся его лба.— Лежи, не вставай пока. Пусть к тебе вернутся силы. К тому же прохлада каменных плит успокоит твои синяки и кровоподтеки. Лежи, не бойся, я уже давно сижу подле тебя. С того самого момента, когда ольвидовские стражники втащили тебя сюда после допроса.— А кто ты? — с трудом ворочая распухшими губами, спросил Куроедов.— Я — Антенор.Забыв о ноющем теле, Куроедов уперся руками о шершавые камни пола и рывком сел.— Антенор? Уж не советник ли царя Приама? Но почему тогда ты здесь, в этой темнице? Как ты сюда попал?— Я вижу, тебе лучше, — улыбнулся старик, отчего его глаза под седыми кустистыми бровями стали совсем по-детски ясными. — Когда человек любопытен — это уже признак здоровья. Ты спрашиваешь, почему я в тюрьме. Потому что я болтлив и иногда по старческой рассеянности говорю правду. От царского же советника правды не ждут. Царь Приам, сын Лаомедонта, властитель Илиона и любимец богов, всегда прав. Ему не нужно знать правды, ибо он сам творит ее. А раз так, гнать этого слабоумного старика Антенора, в тюрьму его, в каменный мешок. И правильно. Многие считают, вернее, считали меня мудрым, а где место мудреца, как не в тюрьме? Пусть посидит, вспомнит свою сорокалетнюю службу царю, поразмыслит, чего стоит в наши дни правда… Я не надоел тебе, незнакомец?— Бог с тобой, Антенор!— Бог? Один бог? Что значит это выражение?— Бог? У нас, там, где я живу, был один бог, всего один. Да и того теперь уже нет.— Один бог? — вздохнул Антенор. — Какая экономия слов! У нас их столько, что вязнут на зубах. На каждое дело свой бог. Как видишь, наши, по сравнению с твоим, изрядные лентяи. И как же ваш один бог управляется со всеми делами?— Не очень хорошо. Поэтому-то и остался безработным.— А ты смело говоришь, юноша. Откуда ты?— Из страны, которой еще нет, и из времени, которое еще не наступило.Антенор нахмурил брови и пристально посмотрел на Куроедова. На мгновение в глазах старика с комочками слизи в уголках мелькнул гнев, но тут же погас. Он едва заметно пожал плечами.— Я не могу объяснить тебе, как это произошло, о Антенор, — сказал Куроедов. — Но я попал сюда из страны будущего, из времени, до которого должно пролететь тридцать веков.— Тридцать веков? — медленно переспросил Антенор. — Это много времени. Оно уничтожит храмы и алтари, обратит в пыль и прах народы и сотрет с людской памяти многие имена…— Я знаю твое через три тысячи лет…— Через три тысячи лет… Значит, тебе открыто, что случится с Троей?— Увы…— Ты боишься сказать мне?— Я предпочел бы рассказать тебе что-нибудь приятное, но…— Не бойся, я знаю и так: Троя погибнет. Кассандра знает, она много раз рассказывала мне…— Кассандра? Дочь Приама? Та, которая обладала даром предвидеть будущее?— Значит, и ее имя осталось… — вздохнул Антенор и вытер краем грязного плаща уголок глаза.— Осталось. Она не погибнет в роковой день, ее возьмет к себе царь Агамемнон. Она умрет вместе с ним от руки его супруги Клитемнестры. И тебя пощадят греки… Так, во всяком случае, говорят предания…— Знаю, знаю… Кассандра рассказывала мне. — Старик снова тяжко вздохнул. — Я старик, у меня слезятся глаза и дрожат руки. Я устал. Я уже не боюсь путешествия в царство теней, я уже почти там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36