Сказали: «Иди, пидор, пока не убили тебя».
– И ты пошел прямо к «ши-цзы».
– Как ты сказал? Шизеть?
– Нет. Я не сказал – «шизеть». Я сказал – ты пошел к «ши-цзы».
– Это что такое?
– Это такие каменные изображения мифологических львов. «Ши-цзы».
– А-а, что на набережной?
– Совершенно точно.
– А они, что, китайские?
– Люби и знай родной город. Из Маньчжурии вывезены в начале века.
– Е-мое. Откуда ты все знаешь-то?
– Живу давно.
Огурцов покачал головой, посмотрел на Дюка с искренним уважением.
– Вообще, у Вилли на работе со мной всегда случается всякая мутота, – продолжил он. – Однажды, представляешь, какая история была?
– Какая? – Дюк пожал плечами. Огурцов начал ему надоедать. Мало того, что без звонка, средь бела дня, с вином – это ладно. Молодой, не очень воспитанный, это стерпеть можно. Не такое терпели. Опять же – вино вещь вполне неплохая. Но то, что приходится за это самое вино принимать на себя потоки молодежного словесного поноса – это уже лишнее. Сравнительная ценность двух бутылок сухого и двух часов огурцовой болтовни явно показывала, что вина в данном случае могло бы быть и побольше. – Какая? – повторил Дюк.
– Да тоже с Шебой нажрались у него... Остались ночевать. Точнее, я остался, Шеба уехал.
– Ну?
– Ну вот. Утром встаем, Вилли нужно еще смену сидеть, он там кого-то подменял... А меня что-то приперло – куда-то ехать мне, что ли, было необходимо или что – уже не помню... В общем, выхожу я на улицу с бодуна, ну, никакой просто. Как сегодня. То есть идти могу только по прямой. И смотреть только вперед. Типа, если в сторону голову поворачиваешь – сразу тошнить начинает. Мутит.
– Так и что? – нетерпеливо спросил Дюк.
– Таки вот, – с деланным еврейским акцентом продолжил Огурцов. – Короче, иду по набережной, чувствую – что-то не то. Что-то не так. Дискомфорт какой-то.
– Ну, еще бы. Дискомфорт – не то слово, – зевнув, сказал Дюк, чтобы хоть что-то сказать.
– Ага. Так хреново, знаешь, мне последнее время делается.
«А ты пей побольше, – подумал Дюк. – Еще не то будет».
– Да, знаешь, потею по ночам, страшное дело. Глюки какие-то идут... То голоса слышу, то еще что... Шаги на лестнице, всякая такая ерунда...
– Так что же там, на набережной?
– А-а... Ну да. В общем, что-то, чувствую, странное вокруг меня происходит. Ну, напрягся, голову поворачиваю, гляжу на Неву...
Огурцов сделал многозначительную паузу и развел руки.
– Глядь! А там – вода одна.
– А что там еще должно было быть? – лениво спросил Дюк.
– Ну, елы-палы! Что напротив Виллиной работы стоит? «Аврора», мать твою! А я гляжу – «Авроры»-то и нету! Врубаешься? Все есть – мост, машины ездят, люди ходят – как будто так и надо. Все вокруг в порядке, а «Авроры» нету! Тут у меня крыша и поехала... «Авроры» нет!
Огурцов смотрел на Дюка вытаращенными глазами, показывая всем своим видом, что отсутствие революционного крейсера на месте его вечной стоянки произвело на него самое сильное впечатление.
– Не понял. То есть как это – нет? Глюки, что ли, у тебя были? Натуральные?
– Да какие там, на фиг, глюки! Ее и не было в натуре! Потом я узнал, что ночью ее на ремонт увезли. Куда-то там, – неопределенно махнул рукой Огурец. – Но я-то этого не знал! Врубаешься, какая фигня?
– Да... – Дюк усмехнулся. – Тут может крыша поехать.
– «Может»... Не то слово – «может». У меня и поехала. Я на полусогнутых обратно к Вилли... Ну, он мне объяснил все, слава тебе, Господи... А то и не знаю, где бы я день закончил. На Пряжке, может быть...
«А тебе бы полезно было на Пряжке месячишко полежать, отдохнуть, – подумал Дюк. – Глядишь, в себя бы пришел. Бухать бы перестал...»
– Вилли... Вилли у нас газеты читает. В курсе, так сказать, событий находится, – продолжал Огурцов. – Ты-то, вот, знал, что «Аврору» ремонтируют?
– Нет. Не знал, – спокойно ответил Дюк. – Какое мне дело до вашей вонючей «Авроры»?
– Она такая же моя, как и твоя, – встрепенулся Огурцов. – Мне до нее тоже дела нет, между прочим.
– Так чего же ты так расстроился, когда ее не обнаружил?
– Я не расстроился... Я... Как бы это...
– Вот я бы... – Дюк медленно поднялся и вышел из-за стола. – Я бы радовался, как дитя, – заговорил он, пройдясь предварительно по комнате, выглянув в открытое окно и сплюнув на улицу. – Я бы, наверное, кончил, если бы «Авроры» не увидел. Заколебала! Стоит ведь, сука, на самом видном месте. Как бельмо на глазу. Одно слово – гадость. А ты – расстроился... Не гоже, друг мой, не гоже из-за такой пакости нос вешать. Странно даже.
Он пристально взглянул на своего гостя. Тот заерзал на стуле.
– Да нет же, Леша. Ты меня неправильно понял...
– Пустое. Дюк взял с пола опорожненную бутылку, посмотрел сквозь нее на Огурцова.
– Пустое, – повторил он улыбнувшись и, лениво, медленно поведя рукой, бросил ее за спину, в открытое окно, выходящее на людный в это время дня Суворовский проспект. С высоты шестого этажа бутылка летела долго, и Огурцов с неожиданно пришедшим и заставившим его мгновенно протрезветь страхом ждал – звякнет ли она об асфальт, или дело примет совсем другой, страшный и непредсказуемый оборот.
* * *
Саше Огурцову было двадцать три года. Выглядел он значительно моложе своих лет и, несмотря на то, что вел достаточно беспорядочный образ жизни, такой, который, пожалуй, мог совершенно подорвать здоровье и уж во всяком случае оставить на лице молодого человека характерные следы, больше двадцати с первого взгляда ему не давал никто. Продавщицы же в магазинах, или просто случайные люди, порой называли его «мальчиком», что Огурцова иной раз обижало, а чаще – веселило.
Что касается следов разгульной жизни, то окружающие реагировали на них довольно примитивно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17