– Пить? – переспросил Буров. – Если бы вина хорошего…
– Я тоже, знаете, вина выпью, – кивнул Шурик, закрывая папку с картой вин.
– А за рулем – ничего? – Буров улыбнулся.
– А вам – ничего? – задал встречный вопрос Шурик. – Знаете, как у американцев?
– Как? – Буров продолжал улыбаться.
– Это – моя проблема. А это – твоя проблема. Так что будем каждый решать свою проблему с ГАИ. Если она, конечно, возникнет. Бокал хорошего вина еще никого до беды не доводил.
– Верно, верно… Это вы, Александр Михайлович, совсем по-питерски говорите.
– Ну, конечно. А как же я еще могу говорить?
– Странно, – покачал головой Буров. – Странно все-таки, что мы с вами там не встречались, Александр Михайлович.
– Что тут странного? Я ведь в киношной тусовке крутился. А вы, Андрей Петрович, с ней, кажется, не пересекались.
– Почему же? Кое-кого знал. Но, конечно, знакомых там у меня очень мало. И всех помню.
Буров имел отличную память. Он помнил лица и имена всех своих одноклассников, всех сокурсников по Ленинградскому университету, где учился на юридическом, всех товарищей по комсомольской дружине, по МКЦ – Молодежно-культурному центру досуга, который он возглавлял в свое время в городе на Неве. Впрочем, не только лица, не только имена. Буров мог и сейчас дать краткие биографические справки о каждом из этих людей, справки, которые имели бы странный крен в сторону того или иного компромата – кто-то занимался в юношеские годы фарцовкой, кто-то баловался наркотой, один имел слабость к женскому полу, другой – к выпивке, третий просто болтал слишком много и не с теми, с кем следовало.
За каждым что-то было. И чем взрослее становились знакомые Бурова, тем больше накапливалось о них информации в голове Андрюши, их товарища, друга и коллеги по разного рода работам.
Конечно, далеко не все товарищи дорогие были простачками, и Буров был уверен, знал наверняка, что многие из его собутыльников и сотрудников, друзей и знакомых имеют кое-что на него самого и могут этой информацией в нужном случае воспользоваться совершенно однозначно. То есть в зависимости от ситуации и собственных интересов либо шантажировать своего дружка Бурова, либо просто сдать его начальству. Так было принято в том кругу, в котором рос и мужал нынешний старший следователь Московской городской прокуратуры Андрей Петрович Буров, переехавший в столицу в чине капитана милиции и взятый в прокуратуру по рекомендации своих давних знакомых. Эти знакомые имели очень мощные связи с ФСБ, где Буров имел репутацию исключительно полезного сотрудника.
Впрочем, не все, не все шло гладко в жизни Андрея Петровича. Например, сам переезд, к которому Буров, в общем-то, никогда не стремился, ибо в Питере у него было «все схвачено», выражаясь языком его подследственных, произошел по причине чрезвычайно неприятных событий.
В начале девяностых, когда для следователя Бурова наступил звездный час и деньги потекли к нему с такой скоростью, что он не успевал их пристраивать, когда ему казалось, что он защищен со всех сторон и никакая опасность ему просто не может грозить, случилась беда. Как это часто бывает, она грянула с той стороны, откуда Буров ее никак не ждал.
До этого жизнь Андрея летела стремительно, и работа его приносила такие плоды, о которых он и мечтать не мог, когда, окончив в 1977 году школу, решил пойти на юридический.
Против этого выбора сильно возражали его родители, считавшие, что для мужчины важно иметь хорошую, настоящую профессию, вроде строителя, плотника или фрезеровщика. Отец Андрея, потомственный рабочий Невского завода, откровенно презирал юрфак.
– Куда ты, Андрюха, лезешь? – говорил он сыну вечерами, сидя на кухне за бутылкой пива. – Там ведь одни жиды.
– Ты чего, па? – Буров-младший не хотел спорить с отцом, понимая бесперспективность любой дискуссии, какую бы тему она ни затрагивала. Буров-старший, которому в подсознание хорошо вбили азы марксистско-ленинской философии с ее специальными приемами бездоказательного убеждения, считал свое мнение по всем вопросам единственно верным и не подлежащим обсуждению. – Ты чего? – говорил сын отцу просто для проформы, зная, что его молчание может быть расценено родителем как затаенное сомнение или, что еще хуже, несогласие. – Не только жиды. Много разных людей. Ты вот «Знатоков» по телеку смотришь?
– Так там и следак – жид. В чистом виде. И тетка эта, Кибрит, – что, не жидовка, скажешь?
– Да ладно тебе, па, у нас всякий труд почетен. Кто-то ведь должен с жульем бороться. Да или нет?
– Бороться… Бороться с жульем не так надо. Они, адвокаты эти чертовы, они сами – первое жулье и есть. И судьи тоже.
Буров– старший в пятидесятые годы отсидел три года за хулиганство и разговаривал о судопроизводстве со знанием дела.
– Адвокаты – первое жулье, сын, ты меня слушай, я знаю, о чем говорю. Они простого человека так и норовят засадить. План у них, сук.
– Тише, тише, – хлопотливо вступала мать. – Не ругайся ты…
– Да ладно… А то он не слышал, – отвечал Буров-старший, отмахиваясь от жены широченной ладонью, черной от металлической пыли. – Что я сказал-то?
– Не-е, – снова начинал он, после того как жена, покачав головой, выходила из кухни. – Не-е, Андрюха, у мужика должна быть профессия. Про-фес-си-я! В руках должно быть дело, в руках. Иначе это не мужик, а так…
Буров– старший наклонял свою голову к уху сына.
– Иначе это не мужик, а так – насрано! – говорил он шепотом и улыбался. – Понял, нет?
– Да все я понял, па, чего ты…
– И в армии должен мужик отслужить. Обязательно! А то – ишь, моду взяли. Студентов не берут! Плодят каких-то недоношенных…
– Ну хватит, отец, я все понял!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132