К моему удивлению, «Желанная» не меняла курса, пока «Быстрый» не выдал ей порцию огня. Тогда «англичане» сделали поворот через фордевинд и, казалось, собирались было повторить удачный маневр, но тут месье Менневаль, поняв свою ошибку, привел корабль к ветру и открыл огонь из бортовых пушек, «Олень» последовал его примеру, хотя нос его смотрел в другую сторону; таким образом, всякая согласованность в их действиях нарушилась. «Англичане» надвигались, и спустя минуту все четыре судна опять заволоклись белым облаком дыма. Теперь мы видели только мачты от клотиков — иногда до марсов, но большей частью — до марса-реев, не ниже. Выстрелы зачастили, но через четверть часа приутихли, хотя сотня орудий все не унималась за дымовой завесой.
Несколько ядер полетели в нашу сторону; два даже прошли между мачтами. Однако зрелище так увлекло нас, что мы опять обстенили марсель и застыли на месте, пренебрегая опасностью, словно зеваки, столпившиеся на берегу. Минута бежала за минутой… прошла вечность, а мы все еще не видели толком ни одного корабля. Иногда часть корпуса выплывала из облака или ветер чуть разгонял пелену, но ни разу она не поднималась настолько, чтобы мы могли понять, какое судно открывается взору — французское или английское. Мачты исчезли — ни одной не было видно поверх облака дыма, так оно разрослось.
Прошел час — один из самых захватывающих в моей жизни; для меня он тянулся дольше, чем день, — так сильно я жаждал узнать, что же там произошло. Читателю известно, что пишущему эти строки приходилось бывать в бою; но тогда минуты летели, а это сражение длилось целую вечность. Как я уже говорил, прошел час, прежде чем огонь совершенно прекратился и мы смогли хотя бы предположить, чем закончился бой. Залпы звучали все реже в течение последнего получаса, а теперь и вовсе стихли. Дым, который густой массой лежал на поверхности океана, начал подниматься и рассеиваться, мало-помалу занавес раздвинулся, приоткрыв сцену битвы.
Первым мы увидели нашего старого знакомца — «Быстрого». Все три его стеньги исчезли, фор-стеньгу срезало чуть ниже салинга, а две другие — до самых мачтовых эзельгофтов. У грота-рея остался только кончик, а нижний такелаж и борта были покрыты обломками. Из парусов стояли только фок, фор-стеньги-стаксель и бизань — вот все, что сохранилось.
Едва только мы успели рассмотреть «Быстрый», как из облака дыма выплыл темный корпус «Оленя». Этому кораблю пришлось хуже всех: ни одно рангоутное дерево не возвышалось над палубой более, чем на двадцать футов, кроме фокмачты, и та осталась без верхушки. Море вокруг было сплошь покрыто обломками, и три шлюпки подбирали людей, которые держались на воде, уцепившись за куски мачт. «Олень» стоял в кабельтове от «Быстрого», и ему наверняка не терпелось убраться от него подальше, ибо, как только подняли на борт шлюпки, он поставил фок и повернулся кормой к ветру.
Наблюдая за движениями «Оленя», мы впервые увидели «Желанную». Она шла почти параллельно кораблю сопровождения и, как и он, держалась по ветру. Они как будто хотели сблизиться, чтобы прикрыть друг друга и вместе оторваться от неприятеля. На обломках мачт развевался трехцветный флаг. Однако «Желанная» выглядела несколько лучше, чем корабль сопровождения, — ее фок— и грот— мачты остались целы, впрочем, бизань-мачту срезало почти до самой палубы. Хуже обстояло дело с фока-реем — его разнесло пополам, внутренние концы лежали на баке, а ноки болтались на топенантах. Это судно еще несло грот и фор-стеньги-стаксель.
Последним из-за дымовой завесы вышел «Черный принц». У него все было на месте, от салингов до самого низа. На его борту не осталось ни одной брам-стеньги и уже убрали обломки, но все марса-реи были на эзельгофтах, а по такелажу, рангоутным деревьям и марсам сновали люди, равно как и на «Быстром». Оттого и наступило затишье — на обоих английских фрегатах свистали всех наверх, чтобы укрепить рангоут, а «французы», идя прямо по ветру, повернулись так, что не могли навести на «англичан» бортовые пушки; из-за скоса кормы на фрегатах в те дни к кормовым орудиям прибегали редко. Мне всегда казалось, что в этом отношении суда, построенные испанцами, превосходят все прочие; англичане же и американцы словно бы не принимали в расчет, что когда-нибудь им придется спасаться бегством. Я вовсе не хочу сказать, будто испанцам недостает храбрости — это неправда, — я хотел только отметить их превосходство в некоторых вопросах кораблестроения; однако, построив отличное судно, они не знают, как следует с ним обращаться.
Первые десять минут после того, как облако дыма рассеялось, мы видели, как на всех четырех кораблях команды поспешно устраняли повреждения: французы — бестолково и наверняка с шумом; англичане — старательно и с совершенным знанием дела. Я нарисовал общую картину, но были и исключения из правила. На борту «Оленя», например, я видел группу матросов, расчищающих судно от обломков грот-мачты; они трудились спокойно, уверенно и методично — свидетельство того, какие бесценные человеческие сокровища пропадали втуне из-за неправильного устроения этого рода войск, и главным образом — это мое твердое убеждение — из-за того, что офицеры не понимали, как важно хранить молчание на борту переполненного судна. Благодаря исконной английской неразговорчивости, помноженной на упорядоченность общественного устройства этой чинной — пожалуй, сверх меры — нации, англичане выиграли столько морских сражений, сколько их враги из-за присущей им словоохотливости — возросшей, может быть, в царствование les citoyensnote 121 за счет искривлений в политической жизни — проиграли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170