– Шуст! – крикнул он. – Маленький мой миляк !
Шустрик поднял глаза на его голос и встал с присущим котячеству изяществом. Хвосттрубой мигом очутился на нем, обнюхивая и тычась в него головой, и Шустрикова отчужденность тут же сменилась радостным извиванием.
– Я так счастлив наконец-то тебя увидеть! – провозгласил Хвосттрубой, обвиваясь вокруг друга, впитывая знакомые запахи Шустрика. – Я и не мечтал, что нам всем когда-нибудь удастся быть вместе…
Фритти оборвал сам себя, потрясенно уставившись на него с широко разинутой пастью.
У Шустрика не было хвоста! Там, где когда-то развевался меховой султан, был теперь только заживший обрубок, тесно прижатый к ляжкам малыша.
– Ох, Шуст! – выдохнул Фритти. – Ох, Шусти, твой бедный хвостик! О Харар!
Мимолетка шагнула вперед:
– Не сердись, что я не сказала тебе, Хвосттрубой. Я хотела, чтобы ты сперва узнал, что Шустрик жив-здоров, иначе ты заболел бы от беспокойства, как раз когда тебе самому нужно было выздороветь.
Шустрик выдавил тихую улыбку:
– Пожалуйста, не расстраивайся так, Хвосттрубой. Все мы что-то потеряли и что-то приобрели в том месте. Когда ты напал на Растерзяка в Пещере Потока, то спас меня от худшего.
Фритти не мог успокоиться.
– Приди я только поскорее…
Шустрик встретил его взгляд со знающим видом.
– Ты не смог бы, – сказал бесхвостый котишка. – Ты и сам знаешь, что не смог бы. Все мы играли свои роли. Небольшая печаль – потерять хвост, чтобы кто-то мог найти имя хвоста.
Шустрикова мордочка приняла отстраненное выражение, и Мимолетка тревожно взглянула на Фритти.
– Что ты имеешь в виду, Шусти? – спросил Фритти.
– Мы освободили Белого Кота, – мечтательно сказал Шустрик. – Я его видел. Видел его в печали, видел и в радости – когда пал Холм. Он вернулся к темному лону Праматери. – Котенок тряхнул головой, словно поясняя это. – Мы все что-то потеряли, но приобрели куда большее, – он многозначительно взглянул на Мимолетку, – даже если мы еще вовсе об этом не знаем.
Фритти уставился на младшего друга, державшего таинственную речь, подобно провидцу. Шустрик перехватил этот взгляд, и его мордочка растроганно, умиленно сморщилась.
– Ох, Хвосттрубой, – хихикнул он, – ты так смешно глядишь! Пошли, давай поищем чего-нибудь поесть!
Покуда шли, Шустрик увлеченно говорил о Вьюге.
– В конце концов, в том, что сказал Воспарилл, что-то есть. Фела жертвует собой за котят, ты пожелал отдать себя за нас.
– Это было не совсем так, Шусти, – смущенно сказал Хвосттрубой.
– По-моему, Виро хочет, чтобы мы были целы и невредимы, – продолжал котенок. – Но Воспарилл ну, принц Воспарилл видит многое, но, по мне, он чересчур мрачен. Виро всегда любил бегать, чувствовать ветер, треплющий мех, – он не желает, чтобы дети его становились угрюмыми и суеверными, а только чтобы помнили, что если у них нет сил вернуть тот дар, которым он их наделил – вернуть в любое время, – то дар этот не принесет им ничего доброго.
– Боюсь, что все эти твои грезы и раздумья сделали тебя, Шусти, недоступным для моего понимания, – сказал Хвосттрубой. Мимолетка поморщилась.
– Но ты сам меня больше всех этому и научил, Хвосттрубой, – развеселившись, возразил Шустрик.
Он перестал переворачивать упавшую ветку, предоставив перепуганному жучку спасаться бегством. Прыгнув и цапнув, котишка взял в плен удирающее насекомое; через миг он его схрупал.
– Так или иначе, – заговорил Шустрик с полным ртом, – я решил вернуться, чтобы остаться в Перводомье. Там немало мудрецов – в том числе принц-консорт, – и у меня будет чему поучиться.
Мимолетка и Хвосттрубой, точно заботливые родители, молча шагали позади резвящегося Шустрика.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Высшая добродетель подобна воде.
Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними.
Она существует и там, где люди не хотели бы жить; она подобна Дао.
Лао-цзы


Покуда тело его спало, уютно зажатое меж Шустриком и Мимолеткой, во тьме сонных полей Хвосттрубой встретил лорда Тенглора. Лапы Первородного лучились розовым светом, а голос его был музыкой.
– Привет тебе, братец, – сказал Огнелап. – Вижу, настроение у тебя лучше, чем когда мы беседовали в последний раз.
– Пожалуй, милорд.
– Отчего же ты тогда не завершаешь свои поиски? Я говорил тебе, где ты сможешь найти то, что ищешь. Заплутавшаяся твоя ка говорит мне, что тебе надобно обрести решение.
В таинственных пространствах сна Фритти услышал правду Огнелаповых слов.
– Думаю, это только из-за моих друзей, – сказал он. – Боюсь, я буду им нужен.
Низкий приятный смех изошел от Первородного.
– Мои братцы и сестрицы сильны, Хвосттрубой. Уж наше Племя не дозволит любви так вот себя оковать. В преодолении сильный удваивает силу свою.
Призрачные очертания Тенглора стали удаляться и Фритти закричал:
– Подождите! Простите меня, лорд, но я хотел бы узнать о другом!
– Клянусь моею матерью! – засмеялся Первородный. – Смелость твоя все возрастает, юный Хвосттрубой. О чем же хотел бы ты узнать?
– О Холме. Что там произошло? Пришел ли конец Живоглоту?
– Мощь его сломлена, братец. От него и так уже не оставалось ничего, кроме ненависти. Он слишком долго гноился во тьме; иной цели у него не было. Слепой и недвижный, он никогда не смог бы подняться из-под земли – солнце испепелило бы его.
– Значит, опасности и не было – для наших полей? – спросил Фритти, сконфузившись.
Поющий голос Огнелапа сделался серьезнее.
– Вовсе нет, малыш. Опасность была велика. Все его создания были слишком реальны. Сам Яррос был созданием чистой ненависти – порожденный, чтобы идти туда, куда не смог бы пойти Живоглот, на поверхность земли, чтобы обманом пройти под солнцем… О да, он был поистине свиреп и сделал бы поля света дневного таким ужасом, по которому безнаказанно могли бы ступать одни дети Живоглотовы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103