Т е л е г и н. Наколку сделала?
Б е р ё з к и н а. Нет.
Т е л е г и н. Покажи руки.
Телегин держит за руки, Гусев обходит стол и прикладывает к лицу Берёзкиной платок с эфиром. Она теряет сознание. Гусев достаёт лезвие, делает аккуратный надрез и вынимает капсулу. Затем они заклеивают ранку пластырем, приводят объект в чувства и уходят. Телегин мчится на вокзал, навстречу своей любви; Гусев успевает на репетицию новой программы. Всё.
- Пластырь, - сказал Телегин. - Об этом мы не говорили. Ты взял?
- Да, это важно, сейчас купим в аптеке, - озаботился Гусев.
В половине четвёртого они сдали на вахте паспорта, в четыре поговорили с охранником и остались в камере для свиданий вдвоём. После воли и сверкающего на солнце льда темно и жутковато. Пришёл местный врач, пожаловался, что подследственная ничего не ест. Катает шарики хлеба, да пьёт немного чая. Друзья обещали поговорить и повлиять.
В шестнадцать тридцать к ним запустили подследственную.
Щёки впалые, бледные, волосы обрезаны до ушей и зачёсаны назад, глаза равнодушны ко всему.
Друзья поднялись и, расставив руки, с улыбками шагнули ей навстречу.
- Стоять, - слабо произнесла Берёзкина. - Сели на место. Оба.
Друзья сели. Кира села напротив. Это ничего. Пока всё шло по плану. К тому же объект находился явно не в лучшей своей физической форме.
- Она слабая, тормознутая, - зашептал Гусев в самое ухо Телегина, чего тянуть, давай сразу...
- У вас две минуты, - произнесла, словно услышав его, Берёзкина.
- Почему две? - Гусев заволновался. - Мы на час договорились, заплатили этому вашему... вертухаю!
- Полторы.
Оба поняли, что через полторы минуты Кира встанет и уйдёт отсюда. И они запаниковали. Гусев стал отворачивать в кармане пиджака флакон с эфиром. Сразу запахло зубоврачебным кабинетом. Телегин понёс какую-то несусветную чушь о недопустимых нормах гигиены в местах содержания заключённых.
- Я беседовал с вашим фельдшером, этим... забыл, неважно. Он говорил, что у тебя воспалилась татуировка на запястье... э-э... слово какое-то, будто бы нецензурное... череп или бабочка... Это правда?
Кира всё поняла и улыбнулась. Покорно засучила рукава, положила на стол перед собой руки, ладонями вверх. Телегин положил руки на её ладони и сжал запястья. Они смотрели друг другу в глаза, и в эту секунду Телегин тоже всё понял. То, что она всё знает, и они, может быть, вообще отсюда не выйдут.
Тем временем Гусев обошёл стол, встал у Киры за спиной и вылил эфир в платок. Резкий головокружительный запах наполнил пространство камеры.
Продолжая спокойно улыбаться, Кира сжала запястья Телегина, развернула внутрь и внезапно ударила руку об руку. Телегин ахнул и отпустил. В это мгновение Гусев прижал к её лицу мокрый платок. Резко выдохнув, Кира вырвала и отшвырнула платок, встала, взяла голову Гусева и, словно баскетбольный мяч, шарахнула о стену камеры.
По щербатой стене разбрызгалась и потекла кровь. Гусев, слабо цепляясь руками, начал сползать.
В это мгновение Телегин, успевший подойти сзади, набросил платок на шею Берёзкиной и затянул. Кира раз двадцать ударила его затылком, разбив ему рот, сломав скулу и переносицу, затем осела и ослабла.
Оба они повалились на пол.
Захлёбываваясь от крови, Телегин не чувствовал боли и не осознавал действительности. Он продолжал затягивать платок, лёжа на полу и не чувствуя онемевших пальцев.
Когда запах эфира выветрился и сознание вернулось к нему, он встал на ноги и крикнул охранника. Верхняя губа висела сбоку на ниточке, залитые кровью уцелевшие кое-где зубы придавали его лицу вид растленного черепа.
Телегин вывернул ухо, прикрывавшее капсулу, заклеил пластырем. На глазах появившегося в дверях вертухая несколько раз изо всех сил ударился головой о стену. В голове со скрежетом провернулось, всё кончилось, стало тихо и покойно.
Часть четвёртая
АБСОЛЮТНАЯ ПАМЯТЬ
1
И опять перед глазами загадочная станция метрополитена, облицованная мрамором, с колоннами и бронзовыми светильниками. Зюскевич, отойдя и отвернувшись от нас, лихорадочно говорит по телефону. Я поднял закреплённый на штативе "фен-кибершлем". Господи, что с нами происходит? Роспись на потолке: снопы сжатого сена, колхозницы в красных косынках, новенький трактор. В первый раз мы её изнасиловали. Четыре гигантские, потускневшие от времени люстры. Во второй раз убили. Лепнина: виноградная лоза, красиво. Я убил. Как хорошо всё делали, красиво, надёжно. Срочно чего-нибудь выпить.
- Зюскевич! Миня!..
Всё ещё говорит, отмахивается. Посмотреть на Берёзкину? Плевать, хуже не будет. А вдруг она ничего не знает? Ну, вроде того, что у каждого свои приключения. Ну?.. Раз-два-три - повернулся. Смотрит в зеркальце, подкрашивает губы. Гусев тоже смотрит на неё с интересом.
Встретившись с Гусевым глазами, я и он произносим одновременно:
- Выпить... - и кричим наперебой, в два голоса, Зюскевичу: - Миня, с-сука!! Водки! Водки давай!!
Не отрываясь от телефона, Миня быстро уходит в боковую дверь и через несколько минут приносит литровку "Абсолюта". Отдаёт и отходит. Холодная, из холодильника.
Мы вылезли из кресел и стали пить, передавая друг другу. Гусев окликнул Берёзкину и жестом предложил ей выпить. Едва взглянув, Кира отрицательно мотнула головой. Знает или не знает? Она до сих пор осталась для меня загадкой, полной противоречий.
Наконец Миня закончил телефонный разговор и подошёл к нам. Отобрал бутылку. Серьёзен как никогда.
- Хватит, потом...
- Курить-то можно?
- Можно... Происходит какая-то ерунда.
- Проблемы? - спросил Гусев.
- Не смертельно, но тут кое-что изменилось. То, что связано с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71