Для путника нет нужды одну лишь солонину да мясо
сушеное или рыбу жевать. Бери с собой хоть свинину, хоть рыбу, хоть
птицу ощипанную - дедушка Мороз все убережет, ничего по дороге
червякам да плесени сожрать не даст. А что прохладненько бывает - так
ведь не голышом люди по свету ходят! В шубейке добротной, да в шапке с
ушами, да в валенках высоких, в штанах меховых и в крытых холстиной
рукавицах - в любой холод жарко. Больше хочется ворот расстегнуть да
морозный воздух вдохнуть полной грудью, а не на батарею теплую сесть,
поджав ноги в ботиночках на тонкой подошве.
Середин, вспомнив ненавистную, слякотную, городскую зиму, криво
усмехнулся, достал из сумы завернутую в тряпицу куриную полть, кинул в
котелок, добавил еще снега - он, как растает, раз в десять по объему
уменьшается, - сверху щедро сыпанул перца с солью, немного - сушеного
сельдерея и петрушки, что дала на дорогу красавица Милена из Петушков,
в которых он останавливался три дня назад.
Да-а, зимою Русь не та. Совсем другой страной становится - ни по
виду, ни по жителям не узнать. В летнюю пору каждый человек на ее
просторах - работяга старательный, отдыха не знающий. Всякому от мала
до велика работа находится: и мальцам - гусей пасти, и старикам -
баклуши бить. И девкам, и бабам - а уж крепким мужикам даже спать
толком некогда. Все надо успеть: и вспахать, и накосить, и отрыть, и
срубить - все, за что ни возьмись, летом делается. Леса под теплым
солнышком стоят густые, поля - колосящиеся, луга - темно-зеленые,
непролазные, с травой по пояс, густой, хрустящей. Летние, узкие и
пыльные, дороги стыдливо петляют средь дубрав, огибая болота и овраги,
то и дело упираясь в полноводные реки, по которым величаво скользят
огромные ладьи; и каждый корабль несет в своем трюме тонн двести
груза, а на палубе - с полсотни бойцов лихой судовой рати.
Но стоит матушке-зиме бросить на землю белое покрывало - как все
меняется, словно по волшебству. Вместо летников бескрайние просторы
прорезают зимники - дороги широкие, прямые, не боящиеся ни болот, ни
полей, ни глубоких проток. Куда хочешь добраться - туда напрямую и
торишь санную стезю. Впрочем, главными путями все равно остаются реки
- ведь до каждого, почитай, селения дотягивается хоть один, пусть
узенький и вертлявый, ручеек. Вот только тяжелым ладьям не подняться
по мелководным протокам, не довезти товар в далекую глубинку. Однако
же, едва стужа превратит воду из зыбкой ряби в прочную и ровную, как
взлетная полоса, опору - как по этим ручейкам отправляются с товаром
на санях, а то и просто верхом мелкие менялы, офени, дождавшиеся у
битком забитых складов своего часа.
Зимой уходит в небытие черная непроницаемая ночь - потому как
укрывающее все и вся серебристое одеяло отказывается принимать в себя
свет и отражает его, заставляя висеть над землею желтоватой прозрачной
пеленой. Сбросившие листву леса просвечивают далеко окрест, не желая
прятать в себе ни зверя, ни человека. Поля, болота, луга сливаются в
единый однотонный простор, коварно прячущий под хрупким настом где
пенек, а где и глубокую яму. Ну, а люди... Что за дела зимой у мужика?
Разве за дровами съездить, али по хозяйству что подлатать. А много ли
на это времени нужно? Вот и начинается с первым снегом веселье. Где
просто пьют запасенную в подполе бражку да мед хмельной, где гулянки
устраивают: крепости снежные штурмуют, на кулаках дерутся, скачки
затевают, девичники с песнями и хороводами. В порубежье мужики со
скуки иной раз мечи дедовские вытаскивают, сколачивают щиты на скору
руку, надевают тулупчики потолще, тегиляи, плотно стеганные, кому не
лень - пластинками железными куртки обшивают. Да и отправляются
ватагой к соседям - обиды старые поминать, юбки у девок задирать,
добра разного для дома-хозяйства добывать. Глядишь - и вернутся с
лишними конями, топорами, а то и невольниками. Коли зима - отчего бы и
не побаловать?
Впрочем, как понимал Середин, в здешние припечорские земли такие
разбойничьи отряды не совались. И не столько потому, что места эти
считались новгородской вотчиной - а с новгородцами связываться не
рисковал никто от Китая до Карфагена, - но в большей степени оттого,
что деревеньки здесь стояли друг от друга далеко, жили небогато. Чтобы
мало-мальски приличную добычу собрать, верст триста нужно тащиться,
если не больше. Ради развлечения в такие концы не очень-то и
отправишься. Опять же, промысловики новгородские тоже зимой за
шкурками пушистыми уходят. Напорешься на таких... С местными они еще
торгуют, а вот чужих - режут без разговоров. Пиши потом жалобы
Белбогу, гаранту справедливости - живота уже не вернешь.
Олег подбросил в котелок еще снега взамен растаявшего, пошарил в
суме, отломил краешек от закоченевшего пряженца, отнес к кустарнику и
с поклоном положил у корней - а ну, не спит берсгиня в этом глухом
углу? Глядишь, тогда и убаюкает, и покой ночью убережет. Ведун
вернулся на шкуру, лег, прислушался... Нет, не шелестят ветки, не дует
по щекам странный ветерок.
Стало быть, и здесь до весны рассчитывать можно только на себя.
Котелок, растопив снег, опять заклокотал, и по лесным зарослям
поползли такие ароматные запахи, что у всех волков, лис и куниц на
десять верст вокруг желудки должно было свести голодными судорогами.
Середин, сглотнув, распахнул налатник, выдернул из ножен короткий, в
полтора указательных пальца, узкий нож с резной костяной рукоятью,
помешал им свое варево, потыкал мясо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17