Школа, в которой учился Дима, находилась в соседнем переулке. В пятом классе единственный второгодник, легенда и беда школы Петька Чувилин потащил после уроков самую красивую и тихую девочку в классе Олю Луганскую за руку по проходнякам, таинственно повторяя: «Чего покажу, чего покажу!» Дима, конечно, побежал следом. Оля нравилась Чувилину, но Диме она нравилась ещё больше. С первого класса.
Был май, очень жаркий. Здоровяк Петька взмок и шумно пыхтел. Ранцы хлопали по спинам. Солнце слепило. Они пролезли через дыру в заборе и оказались в незнакомом асфальтовом дворе. Перед ними высилось мрачное старинное здание из тёмно-красного кирпича.
«А теперь закройте глаза!» — сказал Петька. Взял их обоих за руки и повёл дальше вслепую.
Сначала они услышали песню в исполнении Кристалинской «На тебе сошёлся клином белый свет». Потом смех и весёлые голоса. Петька остановил их и завопил: «Сюрприз!»
Они не сразу поняли, в чём дело. Они стояли у широкого полуподвального окна. Окно было раскрыто настежь. Внутри огромный зал, кафельные стены, в глубине стеклянные шкафы с большими склянками, заполненными жидкостью, и там, в этой жидкости, плавало нечто непонятное, но кошмарное. Прямо под окном стол. На столе — голый человеке распоротым животом. У его ног два парня в зелёных халатах ели бублики с маком и запивали молоком из треугольного пакета. Рядом девушка, тоже в зелёном халате, красила ногти вишнёвым лаком и подпевала Кристалинской: «Я могла бы, только гордость не даёт». Жёлтая «Спидола» стояла на широком мраморном подоконнике. Петька держал Диму и Олю за затылки своими огромными ручищами и ржал.
— Ну что, ребятки, охота посмотреть? Заходите, не бойтесь! — крикнул им один из парней.
Они одновременно вывернулись из-под Петькиных лап и рванули прочь, не разбирая пути. Сами не зная как, отыскали дырку в заборе. Оля упала, разбила коленку. Дима нашёл для неё лист подорожника и вымыл его газировкой из автомата.
Трупы на столах долго ему снились. Кроме мужчины, там была женщина, очень толстая. Из её ног торчали какие-то провода. Иглы были воткнуты прямо в кожу. Оля потом рассказала, что вообще не могла спать, хотя должна была реагировать спокойней. У неё мама врач, сама она собиралась стать врачом, и значит, ей придётся работать в анатомичке, резать трупы, как тем ребятам в зелёных халатах.
* * *
Въезжая на стоянку перед зданием института, следователь Соловьёв в сотый раз, наверное, вспомнил ту историю. Прошло больше четверти века, столько всего страшного пришлось видеть ему, а все мерещатся детские кошмары.
В машине, на волне «Радио ретро», пела Кристалинская: «Сколько зим, ты тихо скажешь, сколько лет…»
Петька Чувилин уехал в Америку. Говорят, преуспевает, владеет несколькими ресторанами в Майами. Оля Луганская стала Филипповой Ольгой Юрьевной, врачом-психиатром, доктором медицинских наук. У неё двое детей, Андрюша и Катя, замечательный муж Александр Осипович, историк. А что касается Димы, то у него вообще все отлично. Старший следователь по особо важным делам, Соловьёв Дмитрий Владимирович. Дважды разведён. Сын Костик семнадцати лет, в этом году оканчивает школу, собирается поступать в университет на юрфак. Живёт с мамой и отчимом. К отцу приезжает на выходные и на каникулы. Что ещё? Есть близкая подруга, Любовь Петровна. Любочка. Эксперт-графолог. Красивая, умная. Двадцать восемь лет. Отлично готовит. Роман тянется уже четвёртый год, пора бы узаконить отношения.
— Женись, — сказала Оля, когда они виделись в последний раз. Сидели в кафе на Неглинной, пили её любимый «Токай». — Женись на Любочке. Она такая славная.
«И ты мне ещё даёшь советы? А знаешь ли ты, что вся моя жизнь пошла кувырком из-за тебя?»
Он, конечно, не сказал этого вслух. Зачем?
«Я могла бы побежать за поворот».
Сейчас опять вошли в моду песенки шестидесятых, простые и чистые. Не то что нынешний шальной коммерческий ширпотреб, мёртвая «фанера», ни мелодий, ни текстов, ни лиц человеческих.
— Димка, да ведь это старость, — сказала Оля в ту их последнюю встречу.
Он поделился с ней, что время стало нестись в никуда, с дикой скоростью, что, кроме работы, уже ничего не интересно и трогает только все прошлое — песни, фильмы, книги. А настоящее раздражает и кажется чужим, холодным.
— Не застревай в прошлом, — посоветовала Оля, — ещё немного, и ты станешь старым нудным брюзгой.
— Уже стал. Смотри, я седой совершенно.
— Тебе идёт. И вообще, прекрати говорить о старости. Мы с тобой ровесники, между прочим.
— Ты совсем не выглядишь на свой возраст, Оленька.
— Ага. Я моложавая старушка. Ладно, Димка. Хватит ныть. Вон, Гущенко Кириллу Петровичу под шестьдесят, а смотри, какой мощный интеллект, сколько энергии.
— Да уж, прямо генератор. Батарейки продолжают работать, работать, работать…
Оля посмотрела на него грустно и ласково. Они чокнулись, допили «Токай».
* * *
«На тебе сошёлся клином белый свет».
Дима выключил радио, вылез из машины. Перед ним было мрачное старинное здание института. Ничего не изменилось. Немытые окна, толстые закопчённые стены из тёмно-красного кирпича. Только дверь поставили железную, с кодовым замком, сменили забор, теперь никаких дырок нет. У ворот посадили сонного охранника. Вряд ли забегут сюда дети из соседней школы. Ну и хорошо, и правильно. Им, нынешним, и так хватает кошмаров.
Женя Качалова лежала на том самом столе у окна. Андрей Короб, судебный медик, сидел рядом и ел гамбургер из «Макдоналдса». Рот его был в кетчупе.
Нельзя называть труп по имени. Дима столько раз одёргивал себя, и вот опять. Женя Качалова. Ребёнок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25