За сорок дней они успели одарить секретаршу Инну Евгеньевну всем Ц от б
ольших коробок конфет «Моцарт» до духов «Шанель» нового поколения. Подн
ошения секретарша принимала с небрежной благосклонностью, будто делая
честь дарителю. Все быстро исчезало в ящиках ее стола и тут же забывалось
Ц результат подношений оказывался нулевым.
И только сегодня блондинке Ире, которая была более бойкой и практичной, п
ришло в голову просто сунуть в карман элегантного розового пиджака Инны
Евгеньевны три стодолларовые купюры в белом конвертике.
Ц Вениамин Борисович, вы ведь знаете, у меня глаз наметанный, Ц настаив
ала секретарша, Ц необычные девочки, вы только посмотрите на них. На таки
е типажи сейчас есть спрос.
Ц Ладно, Ц вздохнул он, Ц кофе мне принесите. Пусть заходят. Только сраз
у на сцену, и предупредите их, чтобы никакой «фанеры».
Ц Ну что вы, Вениамин Борисович! Какая «фанера»? Ц обиделась за дуэт сек
ретарша. Ц Они вообще только живьем пока работают.
Она хотела было выпорхнуть в коридор, но он остановил ее.
Ц Возраст?
Ц По восемнадцать каждой.
Ц Откуда? Ц Москвички.
Ц Ладно, зовите, Ц махнул он рукой, Ц только кофе давайте скорее, и покр
епче.
Прослушивание начинающих исполнителей было самой тяжелой и неблагодар
ной частью его работы. Каждый раз, сидя в маленьком зрительном зале бывше
го районного Дома пионеров, он чувствовал себя усталым грязным старател
ем, упрямо просеивающим пустую породу в поисках мельчайших крупинок зол
ота. Но, уж если попадались эти редкие крупинки, они с лихвой окупали устал
ость и звон в ушах от дурных голосов и назойливых мелодий.
Этот двухэтажный особнячок конца восемнадцатого века, расположенный в
самом центре Москвы, он купил три года назад. Он не пожалел денег на ремонт
и оборудование деревянного, почти прогнившего купеческого домика, кото
рый чудом уцелел когда-то после пожара 1812 года. Теперь здесь компактно и уд
обно разместились офис, студия звукозаписи, монтажная. Здесь же иногда р
аботали клипмейкеры.
Хилый заборчик был заменен высокой чугунной оградой, у ворот построили т
еплый домик с санузлом для круглосуточной охраны. Никакой вывески на вор
отах не было, но половина Москвы знала: здесь находится одна из пяти студи
й знаменитого шоу-концерна «Вениамин».
Начинка особняка была совершенно новой, да и стены практически переложи
ли заново. Внутри все сверкало, как должно сверкать в студии-офисе концер
на-миллиардера. Но одно помещение Вениамин Волков трогать не разрешил.
В прошлом и позапрошлом веках самая большая комната в доме служила гости
ной для прежних хозяев, потомственных московских купцов Калашниковых, т
орговавших сукнами и ситцами. С тридцатых годов нашего века особнячок ст
ал районным Домом пионеров, и бывшая гостиная служила зрительным залом.
Вплоть до начала девяностых здесь занимались драматический и танцевал
ьный кружки.
Вдоль стен, размалеванных горнами, флагами и прочей пионерской символик
ой, тянулся лакированный, потемневший от времени брус балетного станка.
К маленькой дощатой сцене вели две гладкие от тысяч детских ног ступеньк
и. За сценой помещалась крошечная каморка без окон, где все еще хранились
обломки фанерных декораций.
Он не позволил ничего трогать в этом зале. Именно здесь он выполнял самую
трудную, изматывающую работу. И обшарпанный зал, и каторжная работа были
его придурью. Но теперь он мог это себе позволить…
Когда-то, очень давно, в другой жизни, ученик пятого класса, пионер Веня Во
лков поднялся на такую же дощатую сцену и спел под звуки старенького рас
строенного пианино песню времен гражданской войны «Там вдали, за рекой»
. Это было не в московском, а в тобольском Доме пионеров, в таком же старом к
упеческом особнячке, в зале с горнами и флагами, намалеванными на стенах
масляной краской.
Семь минут, пока длилась песня, тридцать мальчиков и девочек в маленьком
зале слушали только его, смотрели на него, невзрачного, тощенького, белоб
рысого Веньку.
Пел он для одной-единственной девочки, пятиклассницы Тани Костылевой. О
н вложил в песню все, что чувствовал, глядя на нежное, чуть удлиненное Тани
но лицо, на тонкую, беззащитную шейку, обвитую алым шелковым галстуком. То
гда он еще не мог понять, что это были за чувства, к чему потом приведет его
густой, нестерпимый жар, властно наполняющий все тело, сжигающий сердце
и покалывающий кончики пальцев.
Напряженно-печальную мелодию он выводил очень точно, не переврал ни еди
ной ноты. Тогда, тридцать лет назад, он еще ничего не понимал в себе самом, а
теперь вдруг подумал, что было бы лучше, если бы он тогда же, прямо на скрип
учей дощатой сцене, умер внезапной смертью, моментальной и безболезненн
ой, не допев красивой песенки. Да, так было бы лучше и для него, и для той тон
кошеей пятиклассницы в шелковом галстуке, и для многих других…
Ц Вениамин Борисович! Ц сладко позвал голос секретарши.
Она ловко вкатила в зал высокий сервировочный столик красного дерева с б
ольшой толстостенной керамической кружкой. Веня терпеть не мог маленьк
их тонких чашечек, кофе пил крепкий, сладкий, с большим количеством жирны
х сливок. Он любил, когда кофе много, а кружка тяжелая, толстостенная.
На сцене уже стояли две красотки в узких голубых джинсах, дуэт «Баттерфл
яй». Он даже не заметил, как они вошли в зал. Несколько секунд он молча разг
лядывал их. Действительно не больше восемнадцати. Одна Ц яркая стрижена
я блондинка, чуть полноватая, с тяжелой мягкой грудью под тонким свитеро
м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23