— Пинки слушает.— Мистер Штрайбер?— Это ты, Иез, моя прекрасная леди из Плакемина?— C'est moi. — У меня в машине Алекс Каллахан, поэтому, прошу тебя, воздержись от непристойностей.— Привет, мистер Каллахан. Вообще-то я звоню из-за вас.— Привет, Иезавель. В чём дело?— Мистер Штрайбер попросил меня найти судебное решение об освобождении Байрона Бодро. Сделать этого я, естественно, не смогла, поскольку решение вознеслось вместе с пламенем в небеса, когда сгорел суд. Но я нашла нечто такое, что лишь самую малость уступает по значению этому решению.— Что же это?— Не что, а кто. Медицинская сестра, работавшая в психиатрической лечебнице все восемь лет, пока там был Байрон. Знает о нём буквально все.— Иезавель, ты просто чудо!— Точно. Но, честно говоря, это было совсем не сложно, — ответила Иезавель. — Я просто спросила папу, тот спросил у своей подружки, а та — у своего визажиста. В конце концов я добралась до этой личности.— Кто она? У тебя есть номер её телефона?— Дело в том, что женщина боится Байрона и просила меня не называть её имени. Я ей обещала.— Иезавель…— Имени я не скажу, так что можешь не пускаться в уговоры. Хороший репортёр не раскрывает свои источники. В наших местах никто не станет с вами говорить, если вы кого-нибудь когда-нибудь сдали.— Но ты же не репортёр, Иез.— Но буду им. А сейчас я тренируюсь. Выкладывайте, вас интересует, что я откопала, или нет? Если нет, скажите сразу, ибо я намерена смотреть «Секс в большом городе». Начало через десять минут.— Мы очень хотим это узнать, — заторопился я.— Но вы должны мне заплатить, даже если источник информации останется для вас неизвестным. У меня на поиски ушло добрых три часа.— Согласен, — ответил я.— Замётано. Впрочем, постойте. Насколько безопасно вести разговор по телефону?— Но ты же сказала, что не собираешься раскрывать свой источник.— Верно. Значит, о'кей. Находясь в Серном порту, Байрон был чем-то вроде трудовой пчёлки. — Её голос заметно изменился: похоже, она читала свои записи. — Во-первых, он окончил школу и получил аттестат. Ему было восемнадцать лет. Ведь он бросил учёбу, не так ли? Шесть лет спустя он получил диплом бакалавра по психологии. Учёба, само собой, была заочной. Двумя годами позже он получил степень магистра, написав работу «Молитва и эффект плацебо». В лечебнице он вёл класс Библии. Байрон имел целую кучу разных хобби, и врачи, руководившие трудовой терапией, ставили его в пример. Одним из его хобби было оригами. Если вы не знаете, что это такое, то я вам скажу. Это изготовление из бумаги разных зверушек. Кроме того, он учился на фокусника, хотя мисс Ма… хм… мой источник утверждает, что Байрон знал кучу карточных фокусов и других трюков ещё до того, как попал в психушку. Судя по всему, он просто проводил многие часы, упражняясь в своём умении.Байрон учил искусству магии и других пациентов. Врачи позволяли ему устраивать шоу. На представления приходил и персонал больницы, а иногда приглашали гостей со стороны. Это говорит о том, каким хорошим фокусником он был. Профессиональный уровень, сказал мой источник. Все были согласны в том, говорит мой источник, что с колодой карт Байрон обращался ничуть не хуже, чем сам… сейчас найду, я потеряла нужную строку… чем сам Рикки Джей. Кто такой Рикки Джей? — спросила она после недолгой паузы. — Никогда о нём не слышала.— Это иллюзионист, — ответил я. — Очень известный.— Боюсь, что это не укладывается в мою культурную матрицу, — вздохнула Иезавель и сразу добавила: — Я имею в виду разных магов и иллюзионистов. Но как бы то ни было, — продолжила девушка, — у Байрона была куча разных хобби, и, кроме этого, он дьявольски много читал. Поскольку он учился заочно, ему через библиотеку городского университета Нового Орлеана присылали книги. Книг было такое множество, что мой источник не запомнил, что именно читал Байрон. Но прекрасно помнит, что он увлекался магией, историей и религией. И конечно, психологией, которая оставалась его основным предметом.— Понятно.— Он начал подавать ходатайства об освобождении чуть ли не в первый год пребывания в психушке, но до девяносто четвёртого года никакого толку от этого не было. Лишь в девяносто четвёртом году комиссия по освобождению впервые рассмотрела его дело, хотя Байрон был образцовым, можно сказать, идеальным пациентом, получая учёные степени и всё такое прочее. Несмотря на то, что он убил своего отца, сообщает мой источник, копились горы и горы материалов о страданиях Байрона, которые он претерпел от рук папочки, будучи ребёнком. Никто в это, конечно, не верил, но всё же…— Этот человек умер, а члены комиссии просто не могли отмахнуться от подобных заявлений, — заметил Пинки.— Верно. Поэтому, когда в девяносто пятом году снова встал вопрос об освобождении, в комиссии уже не было единства. А когда один из членов комиссии вышел в отставку или помер — мой источник точно не помнит, — ситуация изменилась, и в девяносто шестом комиссия решила, что Байрон нормален или по меньшей мере нормален настолько, чтобы не быть угрозой для себя или общества. Одним словом, настало время вернуть его в мир.— Что же их заставило изменить первоначальную точку зрения?— Время, — ответила Иезавель. — Что же ещё? Во-первых, он сидел действительно долго. Во-вторых, существовали заявления, что Байрон в детстве претерпел страдания от рук Клода. Не забывайте, что в то время люди все ещё покупались на подобную ерунду. В-третьих, преступления он совершил, будучи несовершеннолетним. И он ведь так хорошо учился… Комиссия решила, что убийство отца было результатом… хмм… сейчас… «временного помешательства» и Байрон Бодро вряд ли когда-нибудь повторит подобный поступок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146