— Por aqui. В приёмной две дамы барабанили по клавиатурам компьютеров. Стену за их спинами украшали большое суперреалистичное фото лесного ландшафта, венок в деревенском стиле с фальшивыми, сидящими на яйцах птичками и несколько детских рисунков. Одна из женщин спросила о цели моего визита, позвонила Гольдштейну и попросила подождать, показав на нишу в стене, достаточно большую, чтобы вместить пару кресел.Я уселся в кресло и принялся разглядывать заключённое в рамку изображение глухой лесной тропы. Бронзовая табличка на рамке сообщала: «Вы нигде не бываете в одиночестве».Голли Гольдштейн оказался высоким обаятельным мужчиной с серебряной шевелюрой и иссиня-чёрными бровями. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Мы обменялись рукопожатием, и он тут же выдал панегирик Рею Шоффлеру:— У него сейчас, наверное, краснеют уши, но я ни на йоту не отступлю от своих слов. Рей — парень что надо. Старая школа. Мы сейчас по уши увязли в высоких технологиях, что само по себе не плохо. Наши досье по каждому делу стали в десять раз толще, чем были всего десять лет назад. Мы собираем гораздо больше данных. Все это помогает. Особенно в суде. Вы можете задать вопрос, способствует ли это раскрытию преступлений? И я вам отвечу: нет, нет и нет. Иногда мы просто тонем во всём этом дерьме, и оно начинает работать против нас. Возьмём, к примеру, одиннадцатое сентября. Информация о возможном теракте имелась, но она просто затерялась в потоке различных сведений. Рей однажды помог мне раскрыть одно дельце, руководствуясь лишь интуицией.— Я прилетел сюда, как раз следуя его интуиции.— Я об этом и толкую, — понимающе кивнул он. — Эй, Синди! Сделай «Сезам, откройся!».Я проследовал за ним через металлическую дверь, отворившуюся перед нами с электронным урчанием. Мы прошли через лабиринт крошечных кабинетов и миновали команду техников, возившихся со здоровенной фотокамерой и переносным микрофоном. Мне показалось, что они фотографируют листок бумаги.— Висяк, — кивнул Гольдштейн в сторону камеры. — Сейчас они снова собирают документацию. Мы не имеем права рисковать подлинниками, пропуская их через сканер. Оригиналы положено хранить, поэтому их фотографируют. Причина в том, что мы избрали нового шерифа, а тот обещал избирателям вернуться к дохлым делам.— Вроде дела Габлер?— Предположительно ко всем, — пожал он плечами. — Но что касается Габлер, я точно не знаю. Это дело, похоже, оказалось у нас сиротой.— Как это понять?Мы вошли в зал заседаний, и Гольдштейн жестом пригласил меня занять один из дюжины стоящих вокруг стола стульев.— Вначале позвольте пояснить, как мы здесь работаем. Мы отвечаем за очень большую территорию. Графство Кларк и город Лас-Вегас по площади превосходят весь штат Массачусетс. Восемь тысяч квадратных миль. — Он кивком показал на сделанный из космоса и занимавший всю стену снимок Лас-Вегаса и его окрестностей. — И территория продолжает увеличиваться. Самый быстрорастущий город Соединённых Штатов. Нагрузка зверская. И вот теперь нам предлагают заняться висяками во времена «затишья», что в наших условиях выглядит как неприличная шутка.— Убийств у вас много?— Меньше, чем можно предположить. В среднем — сто пятьдесят в год. А что касается района Стрип, то он нам практически не даёт работы. Большие казино делают большую ставку на безопасность. Там ведётся строжайшее наблюдение. Туристов у нас не мочат. Это огромная редкость. Да и туристы приезжают в Вегас вовсе не для того, чтобы убивать друг друга. Наша работа здесь ничем не отличается от работы полицейских в других районах страны. Мужья убивают жён, парни мочат своих подружек. Иногда наркоторговцы сводят между собой счёты.— А дело Габлер… Почему оно, как вы сказали, осиротело?Он опустил ладони на две лежащие перед ним папки.— Клара и Карла. Карла и Клара. Они осиротели дважды — или, может быть, даже четырежды. Не знаю, как сказать. Во-первых, девочки действительно сироты. Родители погибли в автокатастрофе в районе, именуемом «Прожектор», когда их дочерям было семнадцать.— Ужасно.— Автомобили убивают значительно больше людей, нежели оружие. Никакого сравнения! В США автокатастрофы уносят более сорока тысяч жизней ежегодно. Это то же самое, как если бы каждую неделю разбивалась пара «Боингов-747». Но сиротами являются не только девочки, осиротело и их дело. Ведь каждый детектив ведёт своё расследование, и для него оно навсегда остаётся его расследованием. Дело Габлер вёл парень по имени Джерри Олмстед. Наши столы стояли рядом, поэтому я так много знаю о его работе. Джерри было тридцать пять, он страдал от высокого давления, а его жена места себе не находила от беспокойства за супруга. По её настоянию он вышел в отставку и отправился жить на озеро Хавасу. И через месяц, ровно день в день, его машинка отказала начисто.— Боже…— Так девочки Габлер осиротели во второй раз. Скверно, когда жертва теряет своего следователя. Ведь детективы волей-неволей к ней привязываются. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу этим сказать? Жертва становится близкой. Дело, которое вы расследуете, — ваше дитя. — Он наклонился ко мне: — Посторонним эти сантименты могут показаться сущим дерьмом, но мы, детективы, чувствуем, что трудимся ради жертв. Вот так-то… — пожал он плечами. — Когда Джерри ушёл, у девочек Габлер не осталось защитника. Впрочем, дело это довольно шумное, и нельзя исключать, что тот, кто его унаследует, возьмётся за него с рвением. Особенно сейчас, когда шериф обещал раскрыть все висяки. Но, честно говоря, я сильно сомневаюсь, что это произойдёт.Я ничего не сказал. Размышлял о переходе Шоффлера на работу в специальный отряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146