У нее было очень больное сердце. В течение первых нескольких месяцев она получила от отца два письма. На обоих стоял парижский штемпель, но не было обратного адреса. Оба были короткими и сходными по содержанию: скоро мы встретимся вновь и ни о чем не волнуйся. Потом наступило долгое молчание, тянувшееся до самой ее смерти, а затем я получил письмо от отца, носившее столь личный характер, что вам я его показать не могу. В нем он умолял меня никогда не думать о нем плохо, давал множество полезных советов и сообщал, что запечатанная комната больше не имеет такого значения, как при жизни матери. Вместе с тем, он писал, что ее открытие по-прежнему может болезненно отразиться на других людях, поэтому, по его мнению, это действие следует отложить до достижения мной совершеннолетия, когда время сгладит и залечит былые раны. А до тех пор он поручил заботу о комнате мне, своему сыну. Теперь вы понимаете, почему я, будучи бедняком, не могу ни сдать, ни продать этот огромный дом?— Вы могли бы заложить его.— Это уже сделал мой отец.— Весьма своеобразное состояние дел.— Мать и я были принуждены постепенно распродать мебель и рассчитать слуг, и сегодня, как видите, я должен один ютиться в крохотной комнатушке. Но мне осталось всего два месяца.— Что вы имеете в виду?— Очень просто, через два месяца я достигну совершеннолетия. Первым делом я открою эту дверь, вторым избавлюсь от дома.— Вы не задумывались, почему ваш отец не вернулся, когда положение со вложенными средствами выправилось?— Полагаю, он уже был мертв.— Вы сказали, что он бежал за границу, будучи официально чист перед законом?— Верно.— Почему же он не взял с собой вашу мать?— Не знаю.— Для чего ему было скрывать свой адрес?— Понятия не имею.— Почему, наконец, он позволил любимой жене умереть и быть похороненной без него? Почему он так и не вернулся?— И этого я тоже не знаю.— Мой дорогой сэр, — начал я, — позвольте говорить с вами с профессиональной откровенностью юриста. Должен сказать, что мне представляется совершенно неоспоримым следующее: отец ваш имел очень веские причины скрываться за границей, и если против него никаких доказательств найдено не было, он, вероятно, считал, что в будущем таковые могут обнаружиться, почему и не решался отдаться в руки правосудия. Мне этот вывод кажется очевидным, иначе как объяснить все имеющиеся в нашем распоряжении факты?Мои логические рассуждения не очень понравились собеседнику.— Вы не имели удовольствия знать моего отца, мистер Олдер, — сказал он ледяным тоном. — Хотя я был еще мальчишкой, когда он покинул нас, для меня отец навсегда остался идеалом человека и джентльмена. Единственными его недостатками были обостренная чувствительность и бескорыстие. Одна только мысль, что кто-то по его вине потерял деньги, заставляла кровоточить его сердце. Честь свою отец ставил превыше всего, и любая теория, которая этого не учитывает, является ошибочной.Мне понравилось, с каким жаром молодой человек защищает память отца, но факты все же говорили о другом, да и трудно было ожидать от него непредвзятого отношения в сложившихся обстоятельствах.— Я для вас человек посторонний и только высказал свое мнение, — сказал я. — А теперь я вынужден вас покинуть. Мне довольно далеко добираться домой, а время позднее. История ваша заинтересовала меня в высшей степени, и я буду рад, если вы позволите узнать продолжение.— Оставьте мне вашу карточку, — сказал он.Я так и сделал, пожелал ему доброй ночи и удалился. Больше я ничего не слышал об этом деле и начал уже подозревать, что оно так и останется мимолетным эпизодом в моей жизни, подобно многим другим уйдя из поля зрения в небытие и оставив по себе лишь смутное ощущение надежды или разочарования. Но в один прекрасный день в мою контору на Эбчерч-лэйн принесли визитную карточку с именем мистера Дж. Г. Персивела, а вслед за карточкой клерк пригласил в кабинет и ее владельца — невысокого, худощавого мужчину лет пятидесяти с удивительно ясными глазами.— Я полагаю, сэр, — начал он, — мое имя уже упоминалось в вашем присутствии моим юным другом Феликсом Стэннифордом?— Да, конечно, я помню его, — поспешно ответил я.— Насколько я могу судить, он сообщил вам определенные факты, касающиеся исчезновения моего прежнего хозяина, мистера Станислава Стэннифорда, а также, существования некой запечатанной комнаты в его нынешней резиденции.— Совершенно верно.— Вы, кажется, выразили интерес к данному предмету?— Да, меня это чрезвычайно заинтересовало.— Вы осведомлены о том, что, согласно воле мистера Стэннифорда, мы имеем право открыть дверь в двадцать первый день рождения его сына?— Я припоминаю.— Сегодня этот день настал.— Вы уже открыли комнату? — спросил я с живостью.— Еще нет, сэр, — серьезным тоном ответил мистер Персизел. — У меня есть основания считать необходимым присутствие свидетелей в момент открытия. Вы — юрист и уже знакомы с основными фактами. Согласны ли вы присоединиться к нам?— Безусловно!— Днем вы заняты на службе, как и я. Вас устроит в девять часов вечера в доме Стэннифордов?— Приду с большим удовольствием.— Мы будем ожидать вас. До скорого свидания.Он с достоинством поклонился и вышел.В тот вечер я спешил на встречу, а голова моя шла кругом, устав от бесплодных попыток предугадать более или менее правдоподобную развязку тайны, которую нам предстояло раскрыть. Мистер Персивел и мой молодой знакомый ждали меня в маленькой комнате. Меня не удивили бледность и нервозность последнего, но я, признаться, был поражен, увидев, в каком сильнейшем возбуждении, несмотря на все старания скрыть его, находится низенький сухощавый служащий из Сити.
1 2 3 4 5 6