Композитная пуля уже начала растворяться, через полтора часа его смогут спасти только в серьезной дорогой клинике. Еще через час его не спасет уже никто. Но умрет он нескоро, агония продлится до вечера.
Второй. Петр Николаевич успевает попасть на операционный стол. И продолжает жить с кривым рубцом во все пузо. Как долго — зависит от него самого, Элен это не касается.
Третий. Рыбкин выживает, и его треп о “смазливой суке со “стейджером” доходит до тех, кто ею, хм... такой смазливой, сильно интересуется. Находят ее или нет — неизвестно. Точнее, не важно. Просто этот вариант отпадает как слишком хлопотный.
Ну и четвертый, конечно. Четвертый вариант.
Элен подняла пистолет и сделала в полицейском плаще новую дырку, ближе к сердцу. Мужчина дернулся и уронил голову, как будто пуля перебила в нем арматурину.
Вернувшись к водительскому сиденью, Элен скинула куртку и надела свитер. Вода с улицы сюда не попадала, но под утро становилось свежо. У Элен задрожали руки. Нервы?.. Нет, вряд ли. Если бы она тратила на это много энергии, то давно бы не жила. Хотя, с другой стороны, — если бы не тратила, не жила бы точно.
Элен не представляла, как некоторые умудряются дотягивать до старости, не зная, что их ждет в следующую секунду. Не видя параллельных вариантов. Не имея возможности выбирать, поскольку каждый их выбор — единственный и каждый — навсегда. Для нее это было загадкой. А то, что делала она... вернее, то, как она жила... Иначе она не умела.
Врач говорил Инге Лаур, что дочка у нее родится с отклонениями. Предупреждал, что ребенку будет трудно в этом мире. Советовал что-нибудь предпринять.
Когда крошка Элен появилась на свет, того врача уже месяц как закопали в землю — выезжал из дома и не догадывался, что через перекресток несется трейлер с неисправными тормозами. Он даже не догадывался...
Элен не могла этого понять. Но все же ей было трудно. Очень трудно одной.
Минус 42 часа
— Господин Юхневич?..
— Здесь что, неразборчиво написано?
— Нет, нормально. — Сержант снова посмотрел на Карточку.
— Или вы думаете, что это не мои документы? — начал закипать Тиль. — Думаете, утопил хозяина в речке и хожу теперь с его удостоверением?
— Нет господин Юхневич, ничего такого я не думаю. — Полицейский уже собрался отдать ИД-карту, но задержал руку. — В городе неспокойно, вот и проверяем. Служба. Всего хорошего, Александр... э-э...
На карточке было выбито “Александр В. Юхневич”, и Тиль мгновенно ответил:
— Васильевич.
— Добро пожаловать в Москву, Александр Васильевич, — сказал сержант, возвращая документы.
“Или Витальевич...” — добавил про себя Тиль. Искали не только его. Искали экстремистов — красных, зеленых, коричневых и, не исключено, каких-нибудь еще. Искали банду, ограбившую расчетно-кассовый центр, и банду, расстрелявшую грабителей. По ярким, но крайне субъективным описаниям искали мошенников, по смутным воспоминаниям — нечестных шлюх. Искали и одного залетного деятеля со “стейджером”, ухлопавшего ночью какого-то бродягу.
И Тиля Хагена в Москве искали тоже — на всякий случай, просто потому, что его искали везде. По двадцати образцам грима — от блондина с бакенбардами до седого латиноса. В одной из ориентировок был, вероятно, и настоящий портрет, но истинный облик Тиля затерялся среди вариантов маскировки.
Его не узнали, а он всего-то и сделал, что вставил контактные линзы, превратив голубые глаза в карие. Если бы сержант держал в голове его приметы, то удивился бы тому, насколько они совпадают: высокий лоб, короткие темные волосы, лицо — слегка скуластое, слегка одутловатое... Возраст — тридцать. Телосложение не впечатляющее, но в осанке что-то такое, заметное... вроде постоянной готовности шагнуть в сторону. Словно у пешехода, застигнутого светофором посреди дороги. И взгляд. То, от чего не помогли избавиться даже линзы. Взгляд человека, знающего дату своей смерти. Печальный, но не скорбный. Скорее, отстраненный.
Тиль перегнул карточку пополам и уронил ее в урну. Документы господина Юхневича больше всплывать не должны, поскольку Александр Васильевич... или все-таки Витальевич?.. вполне уже мог всплыть сам — километрах в пятнадцати ниже Гомеля.
Тиль редко обманывал, в этом не было нужды — его дар позволял обходиться одной правдой. Одной правдой из многих, самой удобной, которую он выбирал так же легко, как ИД-карту из пачки подлинных, но не принадлежащих ему удостоверений.
Поезд оглушительно затрубил и тронулся к посадочному перрону. Прибывшие вместе с Тилем пассажиры зачарованно наблюдали за вагонами — внизу вместо колес подрагивали, не касаясь полотна, сферические блоки магнитной подвески.
Столпившиеся в стороне носильщики, в основном жилистые азиаты, терпеливо ждали. Новою линию запустили всего неделю назад, но поездом без колес они уже налюбовались, поэтому на зевак поглядывали снисходительно, как на детей.
Тиль сунул руки в карманы и присоединился к толпе. Поток вынес его на крытую вокзальную площадь, окруженную мраморными пандусами и застекленными эскалаторами. Площадка такси работала в режиме конвейера: люди быстро проходили между турникетами и распределялись по машинам, как гидропонная клубника по пластиковым лукошкам. С той же скоростью двигалась и вереница ярко-желтых автомобилей — непрерывно пополнялась сзади и исчезала за никелированной аркой. В углу, на открытом участке, стояла очередь к вертолетам, но Тиль туда не пошел.
— Вы двести вторым рейсом приехали, — произнес таксист.
Ничего опасного в этой догадке, кажется, не было, но Тилю она не понравилась.
— Что, на самом деле без колес?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12