А потом отправился домой.
Миша еле помнил, как добирался до лагеря. Во-первых, было очень темно. Стоило отвернуться, чуть отойти от Туима, и сразу стало тихо, тепло и темно. Дождь так и не хлынул, небо было скрыто тучами. Из их черных днищ ворчало, громыхало. Временами тучи расходились, свет звезд и луны немного прорывался до земли, и становилось видно, куда идти.
Большую часть дороги Миша сделал почти что на ощупь. Вдоль дороги не было канав, и, когда под ногами появлялась трава, Миша возвращался на дорогу. Тучи пронизал серый, совсем не похожий на звездный, полусвет, когда справа отсветила водная гладь, слева Миша почувствовал хрящеватую громаду сопки.
Миша ощущал себя так, словно только что встал после тяжелого гриппа. Или даже воспаления легких.
Каждый шаг давался через силу, невыносимо тяжело было дышать. Во рту стоял какой-то отвратительный, мокро-металлический привкус, и временами сама собой, уже без всяких туч, накатывалась темнота, сопровождаемая какими-то прозрачными искорками и полосками и звоном в ушах. Невыносимо, мучительно хотелось пить. Временами Миша падал на четвереньки, начинал слизывать капли росы со стеблей трав. Но подниматься было тяжело, и он решил повременить до лагеря.
Зачернела родная палатка, и вскоре Миша рухнул на кровать, просто физически не в силах снять сапоги, скинуть промокшую куртку. Он лежал и задыхался, не в силах еще раз встать, добраться до хозпалатки, до фляг с водой.
Вероятно, грохот падения Миши на раскладушку был достаточно силен. Дима поднял всклоченную голову. Миша издал какое-то карканье, ткнул рукой в сторону чайника…
Дима проследил его взгляд, кажется, хотел сказать гадость… А потом с кряхтением поднялся, сонно простукал пятками, принес кружку воды.
— Еще, — задыхаясь, прохрипел Миша.
И вот тут у Миши появилась возможность наблюдать за тем, каков Дима в профессиональной работе. Уже наливая вторую кружку, Дима подался вперед; его взгляд словно бы ощупывал серую физиономию Миши, его судорожно дергающийся, борющийся за воздух живот, фиксировал каждый симптом.
— А ну-ка… — Дима цепко, аккуратно взялся за Мишино запястье. Послушал, взялся за другое… и лицо у Димы приобрело вдруг какое-то отрешенное, пожалуй, даже ханжеское выражение. Мгновение подумал и стремительно извлек из рюкзака тонометр, стетоскоп и градусник.
Миша уже впадал в счастливое полузабытье… Оказавшись один в лесу, он не мог не совершать усилия, не стремиться куда-то, пусть через силу. Теперь он мог не делать ничего и вверить себя друзьям. Одно из самых приятных и удобных приобретений цивилизации — в случае болезни и ранения знать, что о тебе позаботятся, тебя не бросят.
Можно было уже не контролировать ситуации; почти не думать, только выполнять все эти «подними руку», «сгибай» или «открой рот». Миша проваливался в сон. Его словно бы покачивало, несло; он явственно чувствовал, как поднимается и опускается, как колышется под ним раскладушка, как его тело приходит в согласное движение с окружающим, словно растворяется в этом движении…
Миша открыл глаза, и тут же вернулась жажда и сухость во рту. Слабый, не по часу утра, свет пасмурного дня еле проникал сквозь палатку и тент. Даже этот свет резал Мише глаза.
Не хотелось вставать, не хотелось думать. Не было сил для усилия. Дима заглянул в палатку, кивнул, снова исчез. Не хотелось думать, зачем? Не хотелось угадывать, что он собирается делать. А Дима появился с кружкой кофе. И странное дело, от запаха кофе Мише стало неприятно. Не тошнило, нет, а вдыхая запах, он чувствовал, будто у Димы в руках — не кофе… а в общем, какая-то гадость.
— Пей! — решительно совал Мише кружку Дима. Вот тепло кружки — это было хорошо. Миша чувствовал, как хорошо, как живительно это тепло. Из тех же соображений начал глотать кофе, впускать тепло внутрь.
Дима подталкивал, висел над душой, все время заставлял что-нибудь делать. Миша слабо огрызался, понимая, что вроде бы делает он все для его же, для Мишиной пользы. Даже поездку в Туим затеял Дима не из садистских соображений. В Туиме был знакомый врач, и, чего уж там, посоветоваться с ним было уместно. Другое дело, что и тряска, и движение, и даже свет были мучительны для Миши.
Работать Сабитович умел и с Мишей разобрался почти сразу. И результат разборок вызвал у Сабитовича такой приступ недоумения, что смотреть было больно и жалко. Врач делал большие глаза, пожимал плечами, сердился, поминутно переглядывался с Димой, обходил вокруг Миши, повторял вопросы… Словом, он был не уверен. А Миша, вообще-то, привык к тому, что Сабитович всегда всех видит насквозь, и его растерянность пугала. Что же это он ухитрился подцепить, если даже такой врач бессилен?!
Впрочем, Сабитович был готов дать объяснения:
— Видите ли… Я готов поручиться, юноша, что у вас, собственно, ничего нет… Вы совершенно здоровы, по всем параметрам здоровы… Но симптомы, особенно если вы не врете, ясно говорят, — по непонятной мне причине у вас вчера вечером почему-то внезапно не стало примерно литра крови. Да, я знаю, что так не бывает. Это я вам о симптомах…
И опять уставился поверх плеча на Диму, сделал большие глаза и жалко ухмыльнулся краешком рта. После чего порекомендовал покой, постельный режим, много пить, есть все, что хочется, но главное — есть, даже если ничего не хочется. Укрепляться кофе, шоколадом, сахаром и если что, если какие-то осложнения — немедленно сюда, без разговоров…
А вечером в лагере был гость: местный шаман, старый Никита Кильчичаков.
— Николай Дмитриевич, к вам шаман Кильчичаков пришел! — звонко позвала начальника студентка, Света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169