Хорошее имя. Красивое. Ведь и город наш — Город Мечты. Наверное, поэтому ты пришел сюда, когда стал дорожником… вернее, когда стал изгнанником. Да-да, изгнанником — ведь мечты, Безволосый, не всегда бывают безопасными. Даже те из них, которые, казалось бы, способны нести только радость и добро, на самом деле приводят к разрушениям. Так было и с твоими мечтами, Безволосый. Кстати, возможно, твоему воспитателю следовало бы назвать тебя не Мечтателем, а Рассеянным. Это звучало бы не так красиво, но во всяком случае больше отвечало бы действительности. Ведь обычно мечтатели рассеянны — если, конечно, они не пытаются хоть иногда воплощать свои мечтания в жизнь. А ты… ты не пытался. Зачем? Довольно было и того, что у тебя имелись мечты, нечто, что принадлежало лишь тебе и никому больше. И мечты настолько завладели тобой (а может, дело еще и в тех благовониях, составленных из специальных травок и грибов?..), что ты однажды уронил фонарь на кровлю дома — своего дома! Ну а уж когда крыша занялась, пламя перекинулось и на остальные дома. Ты пытался погасить огонь, ты даже весь обгорел там — но ничего не спасло деревню. И когда на пепелище собрались твои одновылупленики, ты не остался вместе с ними, нет. Это никак не соответствовало твоим склонностям: ты не хотел ничего строить заново, ты не пожелал искупить вину обычным путем. Ты предпочел сделать из себя изгнанника, мол, все равно ведь выгоните, так я лучше сам, добровольно, — и ты ушел из сожженной тобою деревни, дабы страдать в гордом одиночестве и упиваться этим одиночеством, как прежде упивался запахом тех травок и грибов. Ты пришел в Гунархтор и стал храмовником — и здесь, возможно, немного поумнел, но по сути своей остался тем же самым Мечтателем. Ты лелеешь свое горе и свою вину, и ты мечтаешь о том, чтобы умереть мученической смертью, ибо не желаешь жить и сносить тяготы жизненные активно, как то подобало бы делать воину и мужчине. Вот то, что я могу о тебе рассказать, Безволосый. Правда ли это?И чужак улыбнулся еще раз.Храмовник сглотнул и нервно шевельнул хвостом, потом сообразил, что вот-вот подожмет его, и усилием воли заставил себя не делать этого. Поджатый хвост — признак покорности и страха, и хотя Безволосый был сейчас напуган до ужаса, демонстрировать сие он не собирался. Покоряться — тем более.— Да, это правда. Но что ты хочешь доказать ею? То, что однажды проходил через мою деревню и там услышал историю Мечтателя, а потом решил наведаться в Гунархтор и разыграть меня?Чужак захохотал, откровенно потешаясь над Безволосым.— Ну что же, — пожал он плечами, — я готов точно так же рассказать о любом другом кхарге. Кто хочет проверить, что я не шарлатан, пускай выходит сюда. Или даже нет, тогда ты, Безволосый, наверняка обвинишь меня в подставном участнике проверки. Лучше сам выбери любого из присутствующих, мне все равно. Можешь выбрать двух, трех, десятерых — я расскажу о любом из них. Как ты думаешь, много ли деревень я должен был обойти, чтобы знать все о каждом гунархторце? Не спеши с ответом, ибо я знаю точно так же о любом другом кхарге. Вернее, не совсем так. Я могу получить знание о любом из них, ибо Господь говорит моими устами и Он вкладывает в них нужные слова. Мне не нужно ходить в твою деревню, Безволосый, чтобы знать, что ежемесячно ты отсылаешь туда сэкономленные деньги, одежду и кое-какие бытовые вещицы, дабы этим хоть как-нибудь загладить свою вину. Еще полчаса назад я не знал этого, но когда ты стоял у меня за спиной и перешептывался с Брюхачом и Рыболюбом, знания пришли ко мне.Он обвел пристальным взглядом своего единственного глаза толпу:— Так кто же будет следующим? * * * В костре неожиданно громко трещит одно из поленьев. Кхарг с длинными желтыми клыками вздрагивает и оглядывается по сторонам. Похоже, он на некоторое время позабыл о яви и совсем не слушал рассказчика.А тот, задумчиво глядя в языки пламени, продолжает неспешно ткать узор повествования. * * * Явив гунархторцам чудо, дорожник все же видел, что не все верят ему. Однако кхарги предпочли смолчать, надеясь, что вместо них рассудит само время; да и Одноокий вряд ли позволил бы богохульнику долго ходить по земле… если тот, конечно, богохульник.Голос Господен проповедовал до самого вечера. И слова его впечатлили и привлекли на его сторону многих, но еще большее количество кхаргов привели в смятение. Особенно же беспокоился Хитромудрый — правитель Гунархтора. Подозревал он, что явление пророка может быть угрозой его власти; но не зря Хитромудрый получил свое имя. И вот, когда уже стемнело и первые звезды зажглись над городом, в храм с черного хода явился кхарг, посланный Хитромудрым. Звали этого кхарга Сладкоязыкий, и был он самым верным прислужником градоправителя. Когда Голос Господен прервал свою речь, чтобы отдохнуть и попить воды, Сладкоязыкий предупредительно подал ему чашу. И даже не обиделся, когда храмовники потребовали у Сладкоязыкого прежде самому испить из нее.Но, к удивлению и храмовников, и Сладкоязыкого, Голос Господен заявил, что в том нет необходимости. Ибо он знает, что вода в чаше не отравлена — так же, как знает он, зачем пришел Сладкоязыкий. И еще Голос Господен согласился поговорить с Хитромудрым, но велел тому — ежели градоправитель и впрямь желает этого — самому явиться в храм.Ничего не ответил Сладкоязыкий, ибо сомневался, что господин его снесет такое дерзкое предложение. Однако Хитромудрый согласился посетить храм.Долго разговаривали они наедине в отведенной Голосу Господнему келье, и никому не ведомо, о чем у них шла речь. Ибо единственного кхарга — дежурного жреца Милягу — который решился подслушивать их разговор, Голос Господен учуял и прогнал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77