- Помещаем.
- Который с бородой и с усами?
- Да... И с бакенбардами... Помещаем. А что такое?
- Гм... И у вас есть карточка? С усами и с бородой?
- Как же! И с бакенбардами. Есть.
Редактор похолодел.
- А почему же, - пролепетал он, - у меня... мальчик без усов... и без бороды... и без бакенбардов?
- А это потому, что наш фотограф лучше вашего.
- Что вы этим хотите сказать?.. Алло! Алло!! Черт возьми! Повесил трубку. Негодяй!!
Редактор забегал по кабинету и остановился перед фотографом.
- Берите автомобиль. Поезжайте. Выясните. Но если окажется, что они ему приклеили бороду, то я составлю протокол и пригвозжу их к позорному столбу, то есть пригвоздю... Поезжайте!
Редактор метался по кабинету, как тигр. Через час приехал фотограф.
- Ну? Что?
Фотограф, пошатываясь, подошел к стулу и грузно сел. Он был бледен, как свежий труп.
- Выяснили?
- В-выяснил, - махнул рукой фотограф и зарыдал.
- Да говорите же! Не тяните! Фу! Приклеили бороду?
- Хуже!..
- Ну что же? Что?
- Они сначала... сфотографировали бородатого младенца... а потом... побрили его!..
Редактор потерял сознание. Очнувшись, он пролепетал:
- Наш... советский... красный малютка с бородой... И побрили! Я этого не вынесу. Боже! За что я так мучительно несчастлив?!
1924
СОРВАЛОСЬ!
На другой день после перевыборов в жилищное товарищество старый управляющий домом, бывший помощник присяжного поверенного фон Ребенков спешно вывалял бархатную толстовку в саже, нацепил на грудь портрет Луначарского, взял напрокат у рабфаковца Искры порванные башмаки и, лихорадочно напевая "Интернационал", направился к новоизбранному председателю, рабочему Петрову, разговаривать.
Петров сидел на табурете перед подоконником и починял штаны.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - воскликнул бывший помощник присяжного поверенного, резво вбегая в комнату. - Кто не трудится, тот не ест, и вообще, мир хижинам - война дворцам! Здравствуйте, товарищ председатель! Давайте, товарищ председатель, знакомиться. Я, товарищ председатель, старый управляющий домом, товарищ Ребенков. Я, товарищ, вот уже два года собираюсь с вами как-нибудь познакомиться, да, знаете, все дела... У нас... хе-хе... знаете, в пролетарском государстве без этих самых дел никак нельзя. То, знаете, оргсобрание, то конференция, то Доброхим, то беспризорный флот, то воздушные дети, то есть что это я говорю?.. Хи-хи... Наоборот-с. Воздушный флот и беспризорные дети... Одним словом, вот.
Петров вколол иголку в обои и сказал:
- Хорошо, что вы пришли, а то я как раз собирался к вам. Тут требуется в спешном порядке провести переселение пролетарского элемента в лучшее помещение. Да и жилую площадь не мешает пересмотреть. А то поступают от рабочих жалобы, что нэпманы заели.
Фон Ребенков засуетился.
- Совершенно верно-с... совершенно верно-с... Именно нэпманы и именно заели... Я это самое вам и хотел сказать. Мы, рабочие, должны твердо взять в свои руки перераспределение жилой площади.
- А вы разве, товарищ, рабочий? - заинтересовался Петров.
- Почти, - застенчиво сознался фон Ребенков, - почти. Стопроцентный пролетарий умственного труда... С малых лет.
- Ну вот и отлично. Значит, вы мне и поможете в этом деле. Тут у меня имеется три заявления от товарищей о вселении их в лучшие помещения. Вот они.
Бывший помощник присяжного поверенного насторожил уши.
- Во-первых, - сказал Петров, - заявление товарища Антипова, истопника. Живет в невероятных условиях. Полутемная каморка в подвале, рядом с отоплением. Грязь, копоть, одна стена сырая, а семья у него восемь душ. Шутка! Затем рабфаковец Искра. Живет где-то под крышей, в чулане. Дверь не закрывается, окон нет, в потолке дыры. Какие уж тут занятия! Затем дворник. Семья - четырнадцать душ, живут в дровяном сарае. Ужас! Надо их как-нибудь облегчить.
Фон Ребенков одобрительно закивал головой.
- Вот именно-с! Я сам об этом думал. Опять же, со своей стороны, должен обратить ваше внимание на бедственное положение и других пролетариев из нашего дома. Так, например, товарищ вдова народного героя японской кампании Эполетова-Гаолянского живет в ужасных условиях. Две комнатенки в бельэтаже, ремонта не было вот уже два года, одна дверь скрипит. Ужас!.. Гостей негде принять. Затем льготный безработный Банкнотис. Комната у него, правду сказать, ничего себе, но на четвертом этаже! Ужас! Верите ли, на биржу труда ходить не может. Проклятая лестница заедает. У него одышка, и, кроме того, грек. Прошу обратить внимание. Можно сказать, национальное меньшинство. Надо ему пойти навстречу. Я уже не говорю о себе. Живу черт знает в каких условиях. Верите ли, негде рояль поставить, портнихе негде повернуться, когда мерки с жены снимает.
- Так, так, - сказал Петров. - Надо облегчить их условия быта...
- Вот именно, - оживился Ребенков. - Облегчить условия быта. Я, например, предлагаю так: в первую голову мы займемся, конечно, истопником, рабфаковцем и дворником. На что, собственно говоря, жалуется истопник? Истопник жалуется на грязь и жару от отопления? Великолепно! Теперь мы зададим себе вопрос: на что жалуется рабфаковец Искра? Рабфаковец Искра, наоборот, жалуется на холод и дыры в потолке. Так в чем же дело? Ясно истопника Антипова надо переселить в более прохладное помещение, занятое рабфаковцем Искрой, рабфаковца Искру - в более теплое помещение, занятое истопником Антиповым. Не правда ли? Гениальное разрешение вопроса, товарищ председатель.
Петров угрюмо молчал.
- А что касается дворника, то, честное слово, ему и в сарае неплохо. И к сорному ящику близко, и двор на виду. Верно?
Петров молчал.
- Молчание - знак согласия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125