.. Первую, дескать, ты, вторая, дескать, тебя... А третью, дескать, опять ты... А четвертая, дескать, опять тебя... А пятую опять ты... А шестая опять тебя!.. И так всю жизнь!..
Горькая слеза поползла по его тоскливым скулам.
- Между прочим, одну бы рюмочку бы действительно бы не мешало бы... Для опохмеленья... Мало-мало... Чего бы сообразить на половинку?.. Гм...
На другой день Филька, Шурка и совсем крошечная Соня с нетерпением топтали снег возле Гаврикова крыльца. Уже самое время было начинать демонстрацию, а Гаврик все не выходил. Наконец он появился. Лицо его было страшным. Оно казалось перевернутым.
- А где же лозунги? - с тревогой спросила маленькая Соня, которой всю ночь снились трубы и знамена.
- Папенька... вчерась... пропил... - прерывающимся голосом сказал Гаврик.
- Значит, что жа? - глухо спросил Филька. - Демонстрация, что ли, переносится?
- Отменяется... - сказал Гаврик.
Судорога тронула его горло. И почти беззвучным шепотом он прибавил:
- И валенки мои... тоже пропил!..
И тут Филька, Шурка и Соня заметили, что Гаврик бос.
- Не так, главное, валенков жалко, как, понимаешь ты... головастиков... - выговорил он и вдруг затрясся.
1927
ТОЛСТОВЕЦ
Когда приятели Пети Мяукина бодро спрашивали его: "Ну как дела, Петя? Скоро в Красную Армию служить пойдем?" - Петя Мяукин рассеянно подмигивал глазом и загадочно отвечал:
- Которые пойдут, а которые, может, и не пойдут...
- Это в каком смысле?
- А в таком. В обыкновенном.
- Ну, все-таки, ты объясни: в каком таком?
- Известно, в каком! В религиозно-нравственном.
- Что-то ты, Петя Мяукин, путаешь.
- Которые путают, а которые, может, и не путают.
- Да ты объясни, чудак!
- Чего ж там объяснять? Дело простое. Мне отмщение, и аз воздам...
- Чего-чего?
- Того-того. Аз, говорю, воздам.
- Ну?
- Вот вам и ну! Воздам и воздам. И вообще, духоборы...
- Чего духоборы?
- А того самого... которые молокане...
- Странный ты какой-то сделался, Петя. Вроде малохольный. Может, болит что-нибудь?
- Болит, братцы.
- А что именно болит?
- Душа болит.
Приятели сокрушенно крутили головой и на цыпочках отходили от загадочного Мяукина.
За месяц до призыва Петя Мяукин бросил пить и даже перестал гонять голубей.
По целым дням он пропадал неизвестно где. Несколько раз знакомые видели Петю в вегетарианской столовой и в Румянцевской библиотеке.
За это время Петя похудел, побледнел, стал нежным и гибким, как березка, и только глаза его светились необыкновенным внутренним светом вроде как бы фантастическим пламенем.
На призыв тихий Петя явился минута в минуту. Под мышкой он держал объемистый сверток.
Комиссия быстро рассмотрела стройного, красивого Петю.
- Молодец! - бодро воскликнул председатель, ласково хлопнув его по плечу. - Годен! В кавалерию!
- Я извиняюсь, - скромно опустил глаза Петя, - совесть не позволяет.
- Чего не позволяет? - удивился председатель.
- Служить не позволяет, - вежливо объяснил Петя.
- Это в каком смысле не позволяет?
- А в таком смысле не позволяет, что убеждения мои такие.
- Какие такие?
- Религиозные, - тихо, но твердо выговорил Петя, и глаза его вспыхнули неугасимым пламенем веры.
- Да вы, товарищ, собственно, кто такой? - заинтересовался председатель.
- Я-с, извините, толстовец. Мне, так сказать, отмщение, и аз, так сказать, воздам. А что касается служить на вашей службе, так меня совесть не пускает. Я очень извиняюсь, но служить хоть и очень хочется, а не могу.
- Скажите пожалуйста, такой молодой, а уже толстовец! - огорчился председатель. - А доказательства у вас есть?
- Как же, как же, - засуетился Петя, быстро развертывая пакет. - По завету великого старца-с... - скромно прибавил Петя, вздыхая, - мне отмщение, и аз воздам. А если вы, товарищ председатель, все-таки сомневаетесь насчет моих убеждений, то, ради бога, бога ради... проэкзаменуйте по теории.
Петя засуетился, вынул пачку книг и разложил их перед комиссией.
- Всего, можно сказать, Толстого до последней запятой произошел. Как хочите, так и спрашивайте. Хочите - с начала, хочите - с середины, а хочите - с конца. Туды и обратно назубок знаю. Например, из "Князя Серебряного" могу с любого места наизусть произнести. Или, скажем, роман "Хождение по мукам". Опять же "Хромой барин". А что касается драмы в четырех действиях "Заговор императрицы", то, верите ли, еще в двадцать четвертом году мы с папашей-толстовцем и мамашей-толстовкой раз шесть ходили в летний театр смотреть...
Петя обвел комиссию круглыми, честными голубыми глазами.
- Можно идти? - деловито спросил он и быстро надел штаны на пухлые ноги, покрытые персиковой шерстью.
- Годен! В кавалерию! - закричал председатель, корчась от приступа неудержимого хохота. Многие члены комиссии, извиваясь и взвизгивая, ползли под стол.
Вечером Петя печально сидел за ужином и говорил родителям:
- А между прочим, кто же его знал, что этих самых Толстых в СССР как собак нерезаных! Один, например, Лев Николаевич, старикан с бородой, главный ихний вегетарианец, другой - Алексей Константинович, который "Князя Серебряного" выдумал, а третий тоже Алексей, но, понимаешь ты, уже не Константинович, а, обратно, Николаевич... Тьфу! И все, главное, графы, сукины дети, буржуи, чтобы они сдохли! Попили нашей кровушки... Я из-за них, сволочей, может, восемь фунтов в весе потерял!..
- Кушай, Петечка, поправляйся, - ласково говорила мамаша, подкладывая загадочному Пете на тарелку большие телячьи котлеты, и светлые вегетарианские слезы текли по ее трехпудовому лицу, мягкому и коричневому, как вымя.
1927
ПОХВАЛА ГЛУПОСТИ
(Опыт рецензии)
С легкой руки литбюрократов, окопавшихся в уютненьких траншеях советских издательств, почему-то (?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125