У нас все получится.
Он рассмеялся от переполнявшей его радости, и я снова заразился его смехом. Клянусь Единым, я снова был молод, словно в сердце моем трепетали драконьи крылья. И я завопил, заулюлюкал и повалил хохочущего Давина наземь, а потом понесся вниз с холма, перепрыгивая валуны, словно мне снова шестнадцать лет – шестнадцать, а не пятьсот с лишним.

Глава 13

Эйдан

Ровно… толкать… плавно… вести рубанок по пахучей сосновой доске… долго, дольше, чем в прошлый раз. Ничего, что застоявшиеся мышцы горят огнем… истерзанная спина после стольких дней работы ослабела окончательно… Еще десять досок остругать… у каждой две стороны и два ребра… а потом гладкое белое дерево можно пилить, сверлить, сколачивать, делать столы и скамьи, двери и стены… не важно что… Важно работать. Сожми ноющие пальцы на деревянной рукояти, потемневшей от прикосновения сотен рабочих рук… не твоих. Эти узловатые уродливые отростки некогда плясали по струнам… а теперь сжать покрепче и повести рубанок по дереву… ровно… половина… три четверти… и пусть витая стружка будет длиннее, чем в прошлый раз… Бесконечные доски из бесконечных стволов. Бесконечные упругие сосновые стружки – бросить их в огонь, жадно ждущий подачки. Еще, еще. Не думай, делай. Делай, делай, пока руки не онемеют и глаза не закроются. А тогда тащись в угол, на соломенную циновку, под шерстяное одеяло, и забудь обо всем до утра… Ровно… толкать…
– А на что, интересно, старику Ванке такая гора деревяшек?
Я выпрямился и прищурился на стоявшего в дверях элима, пытаясь разобрать мелкие черточки, отличавшие одного от другого. Но теперь мне это оказалось нетрудно. Широкие плечи, глубокая ямочка на подбородке, белый завиток падает на левый глаз.
– Давин?!
– Он самый. Наконец-то дома.
Я кивнул и снова взялся за рубанок.
– Я рад. Правда.
А что еще скажешь? Жалко, что ему тогда пришлось рисковать ради меня головой, а я не могу сделать то, чего он хочет. Запеть. Ничего себе… Они хотят, чтобы я пел жутким тварям, чтобы я заклинал драконов, чтобы я выпустил на волю огонь и смерть.
– Ты ел? – спросил Давин. – Погляжу, не осталось ли чего от ужина. Оголодал я чего-то.
Чтобы понять, ел я или нет, мне всегда приходилось вспоминать все события дня по порядку. Есть мне хотелось всегда – и при этом к еде меня не тянуло. Обычно я вставал по утрам очень рано, вместе с поваром Ярой, а он не отличался разговорчивостью. Остальные еще спали, и повар давал мне сверток с хлебом, сыром и холодной вареной репой, а я запрягал повозку и ел свой завтрак по дороге, направляясь к северной стороне долины, чтобы привести еще камней к мосту. Утром и вечером элимы собирались в общей столовой – они болтали, смеялись и наслаждались обществом друг друга. Они принимали меня ласково, но я-то прекрасно понимал, что радости от меня никакой. Глядя на меня, они только лишний раз вспоминали о крушении своих надежд. Меня избегал даже Нарим. Так что я держался в стороне. В сумерках я возвращался в сарайчик, который предоставил в мое распоряжение старый Ванка – сам он строил амбар в южной части долины. Там я доедал утренние припасы и работал, пока не валился с ног. Соломенный тюфяк и два шерстяных одеяла в углу позволяли мне не тратить сил и времени на долгий путь в пещеру.
– Нет, кажется.
– Там пахнет Яриным колбасным пирогом. Если ты его не пробовал, то поверь мне – ради него стоит и прогуляться. Все уже поели и разошлись по своим делам. Составь мне компанию. Вообще-то, раз наши жизни принадлежат друг другу, надо бы познакомиться поближе.
Наверно, я даже глаза вытаращил от удивления. Давин расхохотался, серые глаза превратились в щелочки, должно быть, смеялся он часто и охотно.
– Обычай такой элимский. Если спасаешь кому-то жизнь, эта жизнь становится частью твоей. Черпаешь радость в радостях другого и горюешь, когда ему плохо, и, кроме всего прочего, обязан принимать участие в его жизни до самого конца. Ты спас мне жизнь, а я благодаря доблести моего упрямого друга Желудя спас твою. Сдается мне, мы уже вовсю начали черпать радость, горевать и участвовать – тебе не кажется?
– Мне кажется, что ты прогадал. Виды мои на будущее сильно ограничены.
– Далеко не всякий сенай счел бы жизнь элима достойной спасения. Не будем пока думать, кто прогадал, а кто выгадал, ладно? – Давин блеснул глазами с победным видом.
Я стал складывать у стены готовые доски, а элим, не сказав больше ни слова, взял метлу и принялся сметать стружки и обрезки и бросать их в очаг.
– У тебя очень смышленый конь, – сказал я. – Честно говоря, когда я поехал на нем в пургу, в одном плаще и не зная дороги, то чувствовал себя круглым дураком.
– А я-то думал, чью это ругань ветер доносит? Да уж, Желудь и его сородичи – зверюшки смышленые, их и учить ничему не надо. Ты когда-нибудь подходил поближе к их табуну? Чудесное зрелище, даже для такого чудесного места, как Кор-Талайт.
Мы прибирали в сарайчике и тушили огонь, а тем временем Давин рассказал мне о маленьких крепких лошадках, живущих в долине, и о том, что их можно седлать и запрягать, но они все равно своим умом крепки и никому не подчиняются.
– Вот захочется им на южные луга – и все, на север их уже ничем не заманишь, и охотиться на них нельзя, и лес возить. Проще флорианца заставить рыбу есть, право слово. – Элим поставил метлу в угол. – Ну что, идем мы наконец ужинать или как?
– Знаешь, когда мне было десять, я любил колбасный пирог больше всего на свете, – признался я.
– А! Ну, попробуешь Ярино творение – сразу вспомнишь то славное время!
Луна светила ярко, отбрасывая длинные тени деревьев и скал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118