Казимир украдкой взглянул на Люкаса, и тот поймал его взгляд, ответив мрачной, понимающей улыбкой. Затем юноша снова обратил свой взор к Юлианне.
– Скоро мы узнаем, каков его талант, заметил Мейстерзингер, хорошо отработанным жестом указывая на регистрационную книгу. – Он записался для участия в турнире. Сейчас, однако, он должен спеть нам прелюдию, как и все остальные.
Он схватил Казимира за руку и потащил в сторону, подальше от Юлианны.
– Идем, Раненое Сердце. На сцену! Ты споешь нам, музыканты уже ждут.
Казимир вырвался из рук Мейстерзингера и снова посмотрел на белокожую красавицу.
– Я исполню эту песню для вас, леди Юлианна.
Он опустил на лицо свою ухмыляющуюся маску и, прихрамывая, пошел к сцене. Люкас и Кляус сопровождали его, идя по сторонам и чуть сзади.
– Если твой голос окажется не столь приятным для слуха, как твоя ложь, – злобно прошептал Люкас, – я публично откажусь от тебя и прикажу тихонько тебя прикончить.
Казимир не ответил, стараясь вести себя с максимальным достоинством, которое только было возможно с его прокушенной ногой. Наконец он приблизился к сцене, и Кляус с Люкасом уселись в переднем ряду, словно пара воронов. Один из музыкантов, седой старик с древней трехструнной скрипкой, наклонился к юноше:
– Что мы должны для вас исполнить? Казимир отмахнулся от него:
– Я не стану петь под стоны твоего инструмента!
Музыкант нахмурился и затряс головой. Люкас наградил юношу убийственным взглядом, однако Казимир и вовсе не обратил внимания на своего “наставника”. Он шагнул к самому краю сцены и слегка откашлялся:
– Я – Раненое Сердце.
По толпе пронесся шепот и смешки.
– Он певец или сама песня?
– Мне кажется, что он – не Раненое сердце, а Раненая нога.
– Сразу видно, это человек не из Хармони-Холла.
– Приготовьтесь, сейчас последует “Серенада уличных котов”.
Казимир снова кашлянул, чтобы заставить глушителей замолчать. Как ни странно, но после своей встречи с Юлианной, он не чувствовал гнева по отношению к этим чванливым и самодовольным людишкам. Одно лишь легкое покровительственное раздражение ожило в его груди.
– Я Раненое сердце, – повторил он, и я спою балладу “Раненое Сердце” для прекрасной дамы по имени Юлианна.
Снова раздались злобные смешки. Один из учеников Хармони-Холла даже попытался утешить девушку. Не обращая внимания на шум, Казимир закрыл глаза и запел. Его чистый и печальный голос без труда заглушил бормотание толпы.

П остой, любовь моя, не спи
В багровом смерти одеянье,
В моей душе не хватит сил,
Т ебе воздвигнуть изваянье
Т вое страданье, как свое,
Б оль сердца, жизни угасанье
Я не забуду никогда,
С ебя казня воспоминаньем.


М ы шли под арками ветвей,
Ш ли по аллеям и террасам,
Н о злая гоблина стрела
В онзилась в сердце, как пчела.
О н ранил в сердце и меня,
И обнял я тебя пред смертью.
Б ыл дротик быстр, рука верна,
И гоблин тот не спасся бегством.
У вы! смерть твари не вернет
М оей любви, стрелой пронзенной!
О т горя я сходил с ума
И брел тоски дорогой темной.
Я шлю проклятья всем богам,
Ч то правят небом и землею,
З а то, что чистая душа
У снет под каменной плитою.


В от закрываются глаза,
Т вой жизни путь уже закончен.
М не нет покоя на земле,
Х оть приговор судьбы отсрочен.
Я ранен в сердце не стрелой -
Л юбовью страстной и тоскою.
К линок – лекарство от огня
З альет его горячей кровью.
Е дкие насмешки смолкли сами собой,

Чудесный голос Казимира заставил замолчать даже самых отъявленных скептиков. Звучавшие в его голосе искренность и печаль, чистота тонов, не смягченных даже вибрато, которому обучились певцы в Хармони-Холле, пронизали толпу и достигли Юлианны. Казимир подставлял ее себе пронзенной стрелою, медленно умирающей в его объятиях под скорбную мелодию его песни.
– Прирожденный певец… – зашептались гости. – Скорее соловей, чем кот из подворотни. Три сотни золотых в месяц, но ты все равно не споешь так, как он…
Пока собравшиеся обменивались впечатлениями, кто-то в переднем ряду захлопал. Казимир повернулся на звук, а вслед за ним повернулись и остальные. На всех лицах было написано одинаковое удивление.
Аплодировал Геркон Люкас.
Один за другим менестрели присоединялись к прославленному барду. Даже Зон Кляус, чье лицо приобрело легкий зеленоватый оттенок, с видимой неохотой трижды хлопнул в ладоши.
Неожиданно в толпе гостей возник какой-то новый звук. Шумные аплодисменты смешались с удивленными возгласами и возмущенными восклицаниями. Хлопки стали реже, а потом и вовсе затихли. Потрясенные гости вскакивали со своих мест, освобождая дорогу. Казимир вытянул шею, чтобы рассмотреть причину беспорядка. Люкас и Кляус вскочили.
Сквозь толпу пробирался слуга, таща за собой толстого мальчишку в крестьянской одежде.
– Торис! – ахнул Казимир. Слуга швырнул Ториса к ногам Мейстерзингера.
– Хозяин этот… этот постреленок пытался пробраться в усадьбу на подножке кареты.
Кляус покраснел, и его губы гневно скривились.
– Неужели нужно было тащить этого простолюдина сюда? Неужели вам не хватило ума выпороть его на конюшне и бросить в ров с водой?
Слуга в страхе присел:
– Покорнейше прошу простить меня, господин…
– Не нужно извиняться, – выступил Казимир. – Это моя вина.
Он опустился со сцены и шагнул к Люкасу и Кляусу.
Мальчишка – мой слуга, – объяснил он. Его отца несколько лет назад загрыз вервольф, и я взял на себя заботу о нем.
Казимир положил слегка дрожащие руки на плечи Кляуса.
Простите его, Кляус. Он слишком любит меня. Я не удивлен, что он рискнул своей жизнью ради того, чтобы услышать мое пение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114