Ну, а Пушкин, всем известно, написал:Ее портрет: он очень мил, Я прежде сам его любил, Но надоел он мне безмерно.За кого еще высказаться?Лицо у тети вновь сделалось «обожженным». И мне опять стало жаль ее. Но другая тревога перебила первую, оказалась сильнее: «Люба не хочет нравиться тете… Значит, ей все равно! Не придает значения?..»В трудную минуту устремляются к родным людям – и тетя устремилась ко мне.– А как бы ты, Митя Санаев, отреагировал на письмо Татьяны, если бы оказался на месте Онегина?Предложи мне тетя обратиться от имени Ленского к Ольге, в которую только что должна была перевоплотиться Люба Калашникова, я бы нашел слова! А тут я, не желая изменять Любе с Татьяной, ответил:– Мне трудно представить себя… на месте Онегина.– Всем трудно переноситься в другую эпоху, – не упрекая, а разъясняя, сказала тетя.И спросила, кто хочет перенестись туда вместо меня. Сразу взметнулось несколько рук. * * * Вчера, когда мы вернулись из библиотеки, тетя сказала:– Она, конечно, хорошенькая. Но очень провинциальна. Я бы ею увлечься не смогла! Старается прикрыть свою провинциальность дерзостью, независимостью. И очень уж«окает», как-то демонстративно… Могла бы сдержаться. Кстати, у тебя в имени и фамилии ни одной буквы «о» нету – так что на тебе она пока не делает «ударения»!– А ты ей понравилась. Люба и правда сказала мне:– Твоя тетя совершает что-то совсем необычное. Мне это нравится! Если бы многие делали то, что она, люди знали бы Ростовых, Базаровых, Катю Рощину не только по фамилиям, а как полагается. У нас, в Костроме, больше свободного времени, чем у вас тут… Ты Белинского читал?Я с малолетства не умею врать. И не считаю это своим достоинством, потому что даже стерильно честный Мон-тень утверждал: одну только правду говорить невозможно. Если же я пытаюсь соврать, то это написано аршинными буквами у меня на лице.– Читал, – ответил я, потому что Белинского нам «задавали» в школе.– Внимательно читал?– Не очень.– Жаль. Но никакого трагизма!.. Он ведь по поводу каждой повести, которую анализировал, создавал свою повесть, а по поводу поэмы – поэму. Литературоведческие, конечно… Я называю его своим любимым писателем. Не критиком, а писателем: читается, как «Обрыв» или «Три мушкетера». Не оторвешься. Только еще гораздо мудрее! Говорят: «Неистовый Виссарион», – и вроде все. Высказались, изучили! А он – тончайший, умнейший. Неистовым был Отелло!– Конечно… конечно!– Хотя «неистовым» его тоже классик назвал. Но ведь они не рассчитывали, что мы каждую их фразу будем бесконечно «обкатывать», заменяя ею собственное мнение. Ты, надеюсь, не возражаешь? – Я давно понял, что возражений она не любит. – Это ведь очень легко: тот сказал так, а другой – эдак. И думать не нужно! Я вот, если надо кого-нибудь убедить (даже преподавателей!), говорю: «Как сказал один из великих…» Начинают кивать головами. Со-глашаются. Если даже я не права. Надежный прием. Воспользуйся!– Я тоже часто обращаюсь к тому, что они думали и говорили.– Но я обращаюсь к тому, чего они ине говорили! Слышала бы моя тетя!– Меня дома так и прозвали: «Как сказал один из великих…» Длинноватое прозвище. Но я люблю необычное. А у тебя есть прозвище?– Нет. – ответил я, ощущая на лице неприятную, обжигающую краску.Не мог же я назвать себя «баржей». Хотя Люба, я чувствую, тоже постепенно становится моим буксиром.Тетя заметила это:– Ты не можешь стать мужем, хотя бы потому, что не создан быть главой семьи. И вообще главой! Даже, увы, какою-нибудь учреждения – но тут я постараюсь перевоспитать тебя!Слишком я разоткровенничался в своем дневнике. И пишу его как повесть: с монологами, диалогами и лирическими отступлениями. Придется написать на обложке: «Разрешаю прочитать через десять лет после смерти». Или: «через пятьдесят». Так безопаснее. * * * Некогда мне заниматься дневником. Некогда!.. * * * Как хорошо, что некогда!.. * * * Тетя Зина предложила, чтобы мы всюду ходили втроем.– Если ты не обидишься, я посоветуюсь с Любой.– Моя судьба уже начала принадлежать ей? Я это предвидела.Когда же я сообщил Любе о тетином предложении, она попросила уточнить:– Мы всегда будем ходить на свидания втроем? Ил* это – фазовое» мероприятие?– Разовое…В тот вечер тетя, как только я вернулся домой, спросила– Ты получил согласие? Верней, указание?– Нет, Я советоваться не стат. Зачем? – соврал я. – Завтра вместе пойдем в кино.– А послезавтра? Если у вас ног от меня тайн! Мне одиноко по вечерам.– Тетя, дорогая… Прости меня!Я прижался к ней. Она чуть-чуть отодвинулась.– Когда ты был маленьким и боялся оставаться дома один, я отказывалась от всего, но не покидала тебя. Взаимности не требуют либо она есть, либо ее нет Вместо ответа я снова прижался к тете. * * * Третий раз за эти полтора месяца беру в руки дневник, чтобы написать: некогда! А о том, что я испытываю, что говорю ей, не хочу, чтобы узнали и через пятьдесят лет. Это касается только нас с Любой… * * * – Это касается и меня, – сказала сегодня мне тетя Зина. – Пусть она зайдет к нам. Но Люба заходить не хотела.– Почему? – спросил я ее.– Терпеть не могу экзаменов. Самая жуткая пора в жизни! Ты, надеюсь, не возражаешь?Еще не было случая, чтобы я с нею не согласился.– Самая жуткая… Ты права. Но тетя не собирается тебя экзаменовать.– А ей и собираться не нужно. У нее это само собой получается. Она тебя любит… Но это не значит, что она должна любить тех, кого любишь ты.Не сказала: «Тех, кто любит тебя». Нет, не сказала!– Как утверждал кто-то из великих: «В отличие от математики, две величины, порознь равные третьей, в жизни вовсе не обязательно равны между собой». Обвинять твою тетю нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13