-- Как это хорошо! Как хорошо!... -- повторял Димуля.-- Значит, и Володя останется... А то директор говорит: "Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть..." А если он их никогда не исправит?
-- Не в этом дело, -- пробурчал Мандолина.
-- Я твой отец... Я за тебя радуюсь... Надо Римме позвонить. Рассказать...
Он поднялся с дивана.
-- Суп остынет, -- остановил его Мандолина.
-- Хозяйственный он у тебя! -- похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное.
-- Если быть объективным... -- начал Димуля. Володька сразу отправился за чем-то на кухню.
-- Очень заботливый! -- повторил Виктор Макарович.
-- Мать часто в больнице. Так что приходится...
-- А вот пусть Римма... -- начал я. И приостановился.
--... Григорьевна, -- подсказал мне Димуля.
-- Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу... Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе...
-- Она говорила. А он в ответ: "Что же еще мать может сказать о своем сыне!" Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце. Бежит с ним, спотыкается, падает... А сердце спрашивает: "Мой сын, не больно ли тебе?"
-- До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть! -- сказал Виктор Макарович. -- И статьи тянут себе на помощь, и старые притчи...
-- Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает... Не Володька, а инструмент, -- застенчиво согласился Димуля.
Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону. Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам. Когда человек волнуется, у него нет аппетита... Мандолине было неудобно напоминать нам, что суп остынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели.
-- Почти для всех них это было вроде игры... -- неожиданно сказал Виктор Макарович. -- Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком. Это для меня было главным... Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда...
Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением.
-- Я предлагаю устроить концерт, -- сказал Виктор Макарович -- И чтобы каждый исполнял привычную для него роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать. Димуля по старой памяти будет петь, а Володя -- играть на мандолине... -- Он обратился к Володьке и его отцу: -- Вы ведь наверняка исполняли что-нибудь вместе?
-- Было... -- сознался Димуля. -- Мы с Риммочкой в два голоса, а Володя аккомпанировал. Но так... для себя.
-- Что же вы пели?
-- Вспоминали репертуар нашего хора. Ну, вот гурилевский "Колокольчик", к примеру...
-- Прекрасно! Володя, бери мандолину! -- Володька взял. -- Мишенька, на авансцену!
Второй раз в этот день мне предлагали вести себя дома, как на концерте.
"Доставлять радость одному человеку или целому залу -- большой разницы нет. Была бы, Мишенька, радость... -- объяснил мне как-то Виктор Макарович. -- Настоящий артист никогда не откажется выступать из-за того, что нет полного сбора. Даже если пришло всего насколько зрителей, он выйдет на сцену. Они же не виноваты!"
Передо мной были три зрителя и одновременно -- три участника. Я сделал свое лицо еще более приятным и открытым, чем это было сегодня дома. И объявил:
-- Композитор Гурилев... "Колокольчик"!
Виктор Макарович по-настоящему, как на концерте, взмахнул руками. Володька склонился над мандолиной и стал баюкать ее.
Димуля запел застенчивым, нежным голосом:
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка...
Я переводил взгляд с фотографии на Димулю. Я люблю с помощью фотографий наблюдать, как с годами меняются лица людей. Но выражение лиц с годами почти не меняется. По крайней мере у Димули характер остался тем же...
7
После того как мне стало ясно, что Виктор Макарович никуда не уйдет, я полюбил Маргариту Васильевну. А она, мне кажется, полюбила меня. Потому что знала, что это моя мама вспомнила про Дом культуры "Горизонт", где был детский ансамбль и художественный руководитель.
Раньше я не очень хорошо представлял себе, как Маргарита Васильевна разговаривает на обычные человеческие темы. В моем присутствии она произносила лишь те фразы, которые имели непосредственное отношение к репетициям или концертам. "Мы можем начинать, Виктор Макарович?", "Ты, Миша, произносишь фамилию Мусоргский так, будто это твой товарищ по школе. Никакого благоговения... С гениями так обращаться нельзя!"
И вдруг она изредка начала улыбаться, чего я раньше почти никогда не видел. А один раз даже потрепала меня за волосы. Я наклонил голову, чтобы ей удобнее было трепать. Такое я получал удовольствие!
-- А ловко ты это придумал -- сорвать мой дебют! -- сказала она. --Значит, ты любишь Виктора Макаровича?
-- Мы все его любим, -- ответил я и пристально на нее посмотрел. -- А? Разве не так?...
Но она опять стала, как говорится, непроницаемой.
... В тот день у нас была репетиция концерта "Перелистаем страницы опер!...". Эту программу придумала Маргарита Васильевна. Наши ребята становились то крепостными девушками из "Евгения Онегина", то охотниками из оперы "Волшебный стрелок", то свитой грузинского князя из "Демона", то казаками из "Тихого Дона"...
Все эти песни наш хор исполнял и раньше, при Викторе Макаровиче. Но Маргарита Васильевна объединила их все в отдельную программу. И сочинила пояснительный текст, который я должен был произносить.
Маргарита Васильевна объясняла нам, что нет, по ее мнению, профессии "певец", а есть профессия "артист".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16