Оторвав лошадей от слишком продолжительного, на его взгляд, водопоя из опасения, что они ослабеют, Борн обвел взглядом простирающуюся перед ним равнину с высокой густой растительностью и внезапно отчетливо представил себе, сколь четко будет виден сверху их след в траве. Пожалуй, имеет смысл продвигаться по мере возможности вдоль берега, не теряя из виду отдаленные крыши домов. Потом ям попалось уходящее от реки вправо некое подобие проселочной дороги, заросшей травой, доходящей лошадям по брюхо. Время от времени среди травы появлялись пыльные проплешины с едва различимыми следами колес от проезжавших здесь когда-то повозок. Если город столь же древен, как и встретившиеся им наверху развалины хижин, никакой дороги здесь уже не должно быть вообще.
Впереди, в сотне ярдов, виднелся город — по обе стороны дороги стояли одинаковые низенькие островерхие домишки, за исключением нескольких двухэтажных зданий в глубине главной улицы. Проезжая вдоль окраины и углубляясь в центр, беглецы видели одно и то же — дома полуразрушены, двери выдраны, стекла разбиты… Но все-таки это были не лачуги, как на противоположном берегу: стены здесь были сложены из толстых, крепких брёвен и обшиты досками, вдоль проезжей части тянулись деревянные тротуары и вдалеке уже можно было различить шпиль церкви. Несмотря на прогнившие в большинстве своем доски тротуара и перекосившийся крест на церкви, все это оставляло впечатление, что люди строили город добросовестно и с любовью.
Посередине улицы валялся сорванный ветром деревянный щит с глубоко вырезанной надписью: “Мареро” . Чуть пониже почти неразличимый текст: “Население 4000”; цифры явно пытались соскоблить, потому что поверх читались другие — 350.
Они миновали несколько лавок — кондитерскую, табачную, две прачечные, одна напротив другой, парикмахерскую, бакалейную лавку… Вывески в основном валялись на земле, кое-что можно было различить и на случайно сохранившихся стеклах. Добравшись примерно до центра города, они тщательно огляделись и только тогда позволили себе спешиться.
На самом крупном здании виднелась надпись: “МАРЕРО ХАУЗ” . Вход его даже был оформлен двумя деревянными колоннами, которые поддерживали некое подобие фронтона.
По обе стороны двухстворчатых дверей — большие зыпыленные окна, на верхнем этаже, где окошки поменьше, — балкончик. Привязав лошадь к коновязи перед домом, Борн остановился в раздумье. Вокруг стояла полная тишина — ни скрипа дверей, ни посвиста ветра в разбитых оконных проемах… Треск подломившейся под ногой доски заставил его вздрогнуть. Почему-то он подумал о змеях и резко выдернул ногу, разорвав штанину.
— Гос-с-споди, — выдохнул он, ощущая неприятную сухость во рту.
Осторожно проверяя прогибавшиеся доски деревянного крыльца, Борн отворил наружную дверь, затем — внутреннюю и заглянул внутрь. Вдоль левой стены тянулась стойка бара, за ней пыльное зеркало, все покрытое паутиной. В нижней части стойки была укреплена медная подставка для ног, по краям и в середине — пепельницы. На нескольких столиках в центре зала стояли бутылки и стаканы, стулья были отодвинуты в беспорядке, словно посетители лишь минутку назад покинули помещение. В глубине виднелась небольшая эстрада с пианино в углу, обрамленная пыльными красными бархатными занавесками. Лестница вдоль правой стены через дыру в потолке вела на второй этаж.
Вот тебе и Мареро, хмыкнул Борн и позвал остановившихся на крыльце Клер и Сару:
— Все в порядке. Нам это подходит. — Язык царапал нёбо, словно наждак.
Борн продолжил осмотр. Под потолком висела большая деревянная люстра в виде фургонного колеса. Свет с улицы проникал только до середины зала, поэтому ему пришлось попросить Клер распахнуть двери пошире. Теперь можно было различить толстый слой пыли, покрывавший столы, бутылки, стаканы и пол, на котором отчетливо отпечатались его следы.
Половицы жутко скрипели. Борн подошел к эстраде; по ее периметру были расставлены обгоревшие свечи с металлическими отражателями.
Жена и дочь с любопытством оглядывались вокруг; половицы под их ногами также громко скрипели.
— Что такое, черт побери, иди кто такой был этот Мареро? — произнес Борн.
— Он был мексиканцем, — раздался голос за спиной. От неожиданности у Борна перехватило дыхание; он застыл, но через мгновение развернулся, выхватывая пистолет и целясь на голос, но Клер и Сара мешали ему; Борн прыгнул вправо и пригнулся: в дверном проеме стоял высокий седой старик с ружьем; рядом с ним скалил зубы крупный пес, готовый к прыжку.
— Эй, сынок, — спокойно проговорил старик. — Отверни свою пушку куда-нибудь в сторону. Не сомневаюсь, что ты можешь пришить меня, но мои пальцы на курке, и я успею ответить. Если ты не отдашь концы сразу, поможет собака. Так что лучше отведи пистолет!
Борн пропустил его слова мимо ушей, продолжая держать старика на мушке.
— Слушай! Я ведь мог бы натравить пса на твою девочку. Пока ты будешь думать, в кого стрелять первым, я успею спустить курок. Давай не будем. Отверни свою пушку.
Борн по-прежнему не изменил позы. Руки, вцепившиеся в пистолет, тряслись. Старик, бросив на него еще один внимательный взгляд, вдруг пожал плечами, направил ружье дулом вниз, спустил курки и прислонил к стене.
— Ну хорошо. Если первый шаг должен быть за мной — я его сделал. Теперь твоя очередь. Борн слегка расслабился.
— А как насчет собаки? — осведомился он. Старик негромко произнес “Лежать!”, и пес, продолжавший сохранять боевую стойку, тут же лег у его ног. Борн вздохнул с облегчением и распрямился.
— Я ведь не прошу тебя убрать пистолет, — миролюбиво напомнил старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71