Может быть, и сам запьешь.
— Это не отговорка.
— Нет, вы только послушайте! А мне не нужны никакие отговорки. Хочу повеселиться. Нельзя же быть таким занудой. Вот ты вчера вечером собирался к этим девкам, а сегодня утром я выпил… Что же ты воротишь нос? Как-то странно…
— Вчера — другое дело. Я же не пошел.
— Но собирался. Дело не в выпивке. А во мне. Твой отец не пил, значит, по-твоему, я тоже не должен. Только вот что я тебе скажу. Я — не твой отец. Вот так-то.
Милый легкий разговор после разных непониманий и опасных поворотов превратился в очередную ссору.
После слов старика сказать было нечего. Это был ультиматум, почти удар, и он мог только уйти или же попробовать повернуть разговор в прежнее русло.
Ему хотелось плакать от того, как дурно все обернулось.
— Слушайте, я не собираюсь с вами ругаться. Я просто хочу поздравить вас с днем рождения.
Старик пристально посмотрел на него.
— Честное слово. Мне все равно, пьете вы или нет. То есть, какая мне разница? Это не важно. Вернемся к нашему разговору. С днем рождения.
Старик смотрел на него и постепенно успокаивался. Он пожал плечами.
— Вроде бы ты прав.
— Извините. Я виноват.
— Нет, просто я упрямец. Старею.
И Прентис улыбнулся. Он понимал, что этого делать не следует, но не сдержался.
И старику пришлось улыбнуться в ответ.
— Ну ладно, забудем об этом.
Вроде бы все утряслось.
Он еще раз взглянул на подарок, который держал в руке.
— Насчет часов. Спасибо тебе. Ты прав, они мне не пригодятся, но все равно спасибо. Я все время буду носить их с собой, как будто они мне нужны. И более того, буду дорожить ими. Не помню, чтобы я когда-нибудь так радовался подарку. Спасибо тебе.
Да, определенно все утряслось, и Прентису оставалось только сдержать радость, улыбнуться и кивнуть.
Тут они наконец услышали остальных кавалеристов, которые с шумом занимались своими делами, и обернулись. Прентис сказал:
— Боже, я даже не успел покормить лошадь. Он в спешке поднял руки, покачал головой, рассмеялся и поспешил прочь. Старик стоял у тележки позади него, и Прентис услышал, что он тоже смеется.
Глава 65
Все было напрасно. Неизвестно почему — то ли взвинченный из-за дня рождения, то ли нарочно, чтобы парень не подумал, будто он поддался его нотациям, то ли потому, что это ему нравилось, — так или иначе, к полудню старик был пьян.
Правда, держался он хорошо. Они к тому времени проскакали двадцать миль, медленно, потому что разведчики то и дело останавливались в поисках следов; Календар вернулся, немного поговорил с майором, потом подскакал к Прентису.
— Можешь поехать со мной. Проследишь, чтобы я не свалился с лошади. — Он сказал это так тихо, что никто больше не слышал.
Прентис взглянул на него, старик показался ему в порядке: держался в седле ровно, вел себя непринужденно. Может быть, даже слишком непринужденно. Теперь, когда он приблизился, стало заметно, что лицо у него красное, глаза мутноваты, руки нетвердо держатся за луку седла. Лицо могло покраснеть от солнца. Все остальное могло быть от долгой скачки по жаре. Но говорил он, тщательно выговаривая слова, дышал немного тяжеловато и так прямо сидел в седле, что выглядел как-то неестественно. Если сопоставить все это, да еще знать, что он пил с утра, было ясно: старик пьян. Прентис посмотрел на него и покачал головой.
— Ох, Боже ты мой.
— А что? Поехали, осмотримся немного.
На этот раз Прентис даже не сделал попытки отвертеться, хотя ему очень хотелось. Он снова солгал. Не был его отец ни фундаменталистом, ни трезвенником. Никем он не был, и пил предостаточно. Особенно в последние годы. Жена умерла, на ферму надвигался город, отец с каждым днем привыкал к вы
пивке все больше и больше и наконец пристрастился к ней так, что уже почти не просыхал. Это-то и погубило его, а вовсе не камни, хотя именно камни его задавили. В тот день он тоже напился с утра. Поэтому, наверное, он и ошибся, повернув на склон, вместо того чтобы ехать прямо: просто он ничего не соображал; поэтому он упал, вместо того чтобы спрыгнуть; поэтому, вместо того чтобы откатиться подальше, лежал на месте, пока камни не посыпались на него. К тому же он стал злобным. Нет, не злобным. Но был постоянно на взводе. Его приходилось все время успокаивать, заботиться о нем. Прентис выполнял работу за них двоих, готовил отцу еду, стирал его одежду, укладывал в постель. Поначалу он отдавал должное отцу, потом это превратилось в обязанность и, наконец, в повинность. И после всего этого отец так глупо погиб. Прентис злился, и немного грустил одновременно.
Теперь он чувствовал себя точно так же; старик, напряженно сидя в седле, скакал впереди, он, чуть отставая, сопровождал его. И еще он был разочарован. Старик столько говорил о самодисциплине, но оказалось, что сам он не соблюдал ее. Теперь, когда Прентис задумался об этом, он вспомнил, что у старика нередко слова расходились с делом, как в истории с индейцем, да и вообще разных мелочах, на которые Прентис раньше не обращал внимания: например, он слишком много командует другими, считает себя вправе приходить и уходить, когда ему вздумается, он подвержен резким сменам настроения, капризам, а иногда становится в позы. Может быть, Прентис и ошибался, но теперь он стал подозревать, что другие вовсе не уважали старика, как ему казалось, а просто терпели и даже посмеивались над ним. Старик вдруг представился ему карикатурой, и он почувствовал, что ему как-то неловко рядом с ним.
Это чувство оказалось таким сильным, что ему ничего уже было не надо: просто хотелось ускакать к чертовой матери. “Интересно, — думал он, — что сейчас говорят другие солдаты”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62