Старик теперь думал только о себе, стрелял, считал, скольких он уложил. Он посмотрел вперед и увидел остальную часть отряда. Все были на дороге, сбились в кучу, кружились на месте и смотрели в сторону города. Он не понял, что они там делают, почему они не пришли на помощь. Старик и все остальные поравнялись с ними, остановились, повернулись, и. Боже ты мой, все кавалеристы мигом оказались в седлах и направились к ним.
— Убираемся отсюда! — крикнул майор, но им и не нужна была команда.
Не успел он договорить, как они повернули лошадей и кинулись вниз по дороге. Мексиканские солдаты бросились в погоню. Их лошади меньше устали, и они поскакали углом, пытаясь зажать колонну с флангов. Все поле было разделено прямыми каменными стенами, ярдах в пятидесяти друг от друга. Погоня настигала их, солдаты отстреливались. Старик посмотрел вперед и увидел, что один взвод развернулся, как их учили, чтобы попытаться остановить погоню. Он скосил глаза и увидел, что парнишка тоже среди них.
— Не смей! — крикнул он, но парень уже спешивался. Старик резко развернул лошадь и поскакал к ним. Он схватил ружье, спрыгнул на землю, подбежал к парню, который прятался за камнями. Пули так и свистели над головами.
— Черт, ты что, с ума сошел? Но парень не слышал. Вместе с другими он стрелял в солдат. Тут старик допустил ошибку. “Думай о себе, о том, что ты делаешь”. До сих пор он ни разу не нарушил этого правила. Даже сейчас он не понимал, что нарушает его. “Не позволяй никому отвлекать тебя. Сосредоточься на том, что делаешь”. Сам бы он ни за что не остановился. Он понимал, что это глупо, что им нужно более надежное прикрытие. Он должен был быть рядом с парнем. Календар понимал, что это неправильно, но это чувство смешивалось с чувством потрясения и страха, с инстинктом защищать его. Он не обратил на него внимания и вместе с парнем стал стрелять из-за камней в солдат. Мимо пролетали пули, кавалеристы падали, как падали и солдаты по ту сторону. А потом увидел, что солдаты слишком близко, и понял, что надо уходить. Он схватил парня и потащил его назад. Остальные кавалеристы уже отходили. Они вскочили на лошадей, старик втолкнул парня в седло, и вот все уже были верхом и, отстреливаясь, поскакали, чтобы присоединиться к отряду.
Но им это не удалось. Мексиканцы догоняли их, они мчались по полю, валили межевые преграды или обходили их, и вскоре кавалеристам пришлось снова остановиться, соскочить с коней и кинуться к очередной стене, стреляя из-за нее. На этот раз старик чуть было не пролетел мимо, но он не мог оставить парнишку. Теперь все стало слишком сложно — он не обращал внимания на легкие мишени и думал только об одном — как прикрыть мальчика. Он стрелял во всех, кто только в них целился, и то и дело прижимал парня к земле, когда та часть стены, за которой они прятались, попадала под особо сильный обстрел.
Глава 77
Парень, со своей стороны, ничего не замечал. Он как будто отсутствовал, заряжал свой “спрингфилд”, целился, стрелял, снова щелкал затвором, солдаты падали, а если его тянули назад или пригибали к земле, он лишь какой-то частью мозга отмечал это, тут же снова кидался к стене и стрелял, едва замечая, как мимо проносятся другие кавалеристы, как кто-то вталкивает его на лошадь; он едва сообразил, что оказался в седле и скачет вместе с другими по дороге.
Никогда он не чувствовал себя настолько отрешенным от происходящего. Нет, наоборот: никогда он не был так вовлечен в происходящее, так поглощен им. Его ружье, лошадь, стена, кавалеристы и солдаты — все это было единое целое, все казалось ярким, чистым и ясным, и он не знал, сколько времени он скакал по дороге, понимая только, что скачет и что это ему нравится. Он не соображал, что они снова остановились, что спешился вместе с другими; знал только, что очутился у другой стены и снова взводит курок, стреляет, перезаряжает, и снова верхом, и снова у стены, а потом вся эта последовательность смешалась и ему казалось, что все происходит одновременно. На какой-то миг он как будто взглянул на себя со стороны и подумал, что сошел с ума.
Глава 78
Старик никогда не видел ничего подобного: парнишка стреляет, и пот струится у него по лицу, смешиваясь с пылью, солдаты падают под выстрелами, кавалеристы ревут, парень вопит в каком-то исступлении, и он сам участвует в этом — кричит, стреляет, даже не осознавая, что по-прежнему прикрывает его; тут его ранило в плечо, в то самое место, куда ему всадили пулю во время боя возле северной деревни, и он упал лицом вниз. Даже тут он не заметил, что ранен, пока не попробовал опереться на руку, чтобы подняться. Рука не послушалась, и он снова упал. Старик перевернулся на бок и стал рассматривать руку. Рукав стал красным. Пятно растекалось, но боли он не чувствовал. Потом крики и выстрелы привели его в чувство, и он подполз к стене. В конце концов, это левая рука. Стрелять-то он еще может. Но когда он поднялся на колено, вглядываясь вдаль поверх стены, он увидел, что солдаты подошли слишком близко, и тогда он снова схватил парня и поволок к лошади. Он сам не понимал, откуда у него взялись силы и присутствие духа, чтобы успевать делать столько всего одновременно: стрелять, тянуть мальчишку, впихивать его в седло, морщась от боли, садиться на лошадь самому, скакать вниз по дороге вместе с другими кавалеристами.
Они еще трижды останавливались, кавалеристов уже почти не осталось, еще несколько человек присоединились к ним из отряда, и тут они поднялись на высокое место и увидели вдалеке совсем маленький поселок. Это было убежище, и Календар разглядел там колонну — совсем крохотные фигурки, въезжавшие в поселок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62