До свидания, дорогая мама, целую тебя крепко. Твой горячо любящий тебя М.Швейцер».
АФАНАСИЙ МАТЮШЕНКО - БЫВШИЙ КОМАНДИР БРОНЕНОСЦА «КНЯЗЬ ПОТЕМКИН-ТАВРИЧЕСКИЙ»
Борис Савинков вспоминал об Афанасии Матюшенко.
«В Женеве я познакомился с минно-машинным квартирмейстером Афанасием Матюшенко, бывшим командиром революционного броненосца „Князь Потемкин-Таврический“.
Придя летом 1905 года с восставшим кораблем в румынский порт Констанцу и убедившись, что его товарищи-матросы не будут выданы русским властям, он поехал в Швейцарию, но не примкнул ни к одной из партий.
Впоследствии он определенно склонился в сторону анархизма. Гапон вел с ним сложную интригу. Он хотел привлечь его в свой полумифический «Рабочий Союз». На первых порах интрига эта имела успех.
Вскоре после моего приезда в Женеву Матюшенко зашел ко мне на дом. На вид это был обыкновенный серый матрос, с обыкновенным серым скуластым лицом и с простонародной речью.
Глядя на него, нельзя было поверить, что это он поднял восстание на «Потемкине», застрелил собстенной рукой нескольких офицеров и сделал во главе восставших матросов свой знаменитый поход в Черном море.
Придя ко мне, он с любовью заговорил о Гапоне:
- А батюшка-то вернулся.
- Вернулся?
- Да. Два месяца в Петербурге прожил, «Союз» устроил.
- Кто вам сказал?
- Да он и сказал.
Гапон сказал Матюшенко неправду. Я знал, что Гапон в Петербурге не был, а, прожив в Финляндии дней десять, вернулся за границу, причем никакого «Союза» не учредил, а ограничился свиданием с несколькими рабочими.
Я не сказал, однако, об этом Матюшенко. Он продолжал:
- Эсеры… Эсдеки… надоели мне эти споры, одно трепание языком. Да и силы в вас настоящей нету. Вот у батюшки дела так дела…
- Какие же у него дела?
- А «Джон Крафтон»?
- Какой «Джон Крафтон»?
- Да корабль, что у Кеми взорвался.
- Ну?
- Так ведь батюшка его снарядил.
- Гапон?
- А то кто же? Он и водил, он и во время взрыва на корабле находился. Едва-едва жив остался.
Гапон никакого отношения к экспедиции «Джона Крафтона» не имел. Действительно, из денег, пожертвованных в Америке, часть должна была пойти на гапоновский «Рабочий Союз», в виде оружия, но этим и ограничивалось «участие» Гапона.
- Вы уверены в этом?
- Еще бы: сам батюшка говорил!
- Гапон говорил вам, что он был на корабле?
- Да, говорил: и я, говорит, в Ботническом море был. Едва спасся.
- Вы хорошо помните?
- Ну конечно.
Не оставалось сомнения, что Гапон не брезгует никакими средствами, чтобы привлечь в свой «Союз» Матюшенко. Но я все-таки еще ничего не сказал последнему. Насколько же скептически Матюшенко относился к революционным партиям, видно из следующего его характерного письма к В.Г.С. из Бухареста: »… Поймите, что вся полемика, которая ведется между партиями, страшно меня возмутила. Я себе представить не могу, за что они грызутся, черт бы их забрал. И рабочих ссорят между собой, и сами грызутся. Вы знаете мое положение в Женеве, что я совершенно один. Все как будто любят и уважают, а на самом деле видят во мне не товарища, а какую-то куклу, которая механически танцевала и будет еще танцевать, когда ее заставят.
Иной говорит: вы мало читали Маркса, а другой говорит, нужно читать Бебеля.
Для них непонятно, что каждый человек может мыслить так же сам, как и Маркс. Сидя в Женеве, я бы окончательно погряз в этих ссорах. Там партии ссорятся, чье дело на «Потемкине», а здесь люди сидят без работы и без хлеба, и некому пособить.
Чудно: что сделали, то нужно, а кто сделал, те не нужны».
Он был, конечно, прав. За границей было много ненужных трений, и для него, матроса, глубоко верящего в революцию, эмигрантские разговоры были чужды и непонятны.
Гапон ловко пользовался этим настроением его. Несколько позже, когда обнаружился обман Гапона, и Матюшенко, возмущенный, отдалился от него, я как-то задал ему такой ВОПРОС:
- А скажите, Илья Петрович (так звали Матюшенко за границей), какое вам дело до всяких этих споров?
- Да никакого, конечно.
- Так зачем вы слушаете их?
- А что же мне делать?
- Как что? Дело найдется.
Матюшенко исподлобья взглянул на меня:
- Какое дело?
- Террор, Илья Петрович.
- Террор? Террор - верно, настоящее дело. Это не языком трепать… Да не для меня это.
- Почему? Он задумался.
- Массовый я человек, рабочий… Не могу я в одиночку. Что хотите, а не могу.
Я, конечно, не убеждал его. Впоследствии он уехал в Америку, а еще позже, летом 1907 года, был арестован в гор. Николаеве с бомбами. Его судили военным судом и тогда же повесили.»
МАРИЯ БЕНЕВСКАЯ
Еще один портрет из коллекции Савинкова - Мария Беневская.
«Мария Беневская, знакомая мне еще с детства, происходила из дворянской семьи. Румяная, высокая, со светлыми волосами и смеющимися голубыми глазами, она поражала своей жизнерадостностью и весельем. Но за этой беззаботной внешностью скрывалась сосредоточенная и глубоко совестливая натура.
Именно ее, более чем кого-либо из нас, тревожил вопрос о моральном оправдании террора. Верующая христианка, не расстававшаяся с Евангелием, она каким-то неведомым и сложным путем пришла к утверждению насилия и к необходимости логичного участия в терроре.
Ее взгляды были ярко окрашены ее религиозным сознанием, и ее личная жизнь, отношение к товарищам по организации носили тот же характер христианской незлобности и деятельной любви. В узком смысле террористической практики она сделала очень мало, но в нашу жизнь она внесла струю светлой радости, а для немногих - и мучительных моральных запросов.
Однажды в Гельсингфорсе я поставил ей обычный вопрос-.
- Почему вы идете в террор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169