Потянувшись за ниткой, Скотт коснулся холодного металла и тут же отдернул руку. Он сделал еще одну попытку. Оказалось, что это была обыкновенная булавка. Губы скривились. Обыкновенная булавка… Для него она была размером с рыцарское копье.
Найдя нитку, Скотт размотал ее примерно на восемь дюймов и потом, скрежеща от напряжения зубами, целую минуту тянул, дергал ее, пока наконец не оторвал от катушки размером с бочонок.
Вытащив нитку из картонки, уже с ней он вернулся к плетеному столу.
Затем совершил поход к штабелю бревен, где отломал для себя колышек длиной с половину своей руки. Отнеся свою добычу к столу, он привязал к ней нитку. Теперь Скотт был готов.
Первый бросок труда не составлял: как две лозы, ножку стола обвивали два прутика толщиной с тело Скотта. Тремя дюймами ниже первой полки стола прутики оторвались от ножки и устремились под углом к полке, затем, описав дугу, вновь сплелись около ножки, уже тремя дюймами выше полки.
Скотт бросил колышек в пространство между ножкой стола и одним из оторвавшихся прутиков. Раз, два. С третьей попытки ему удалось попасть в цель, после чего он осторожно подтащил колышек на себя так, чтобы тот прочно засел между ножкой и прутиком.
Упираясь ступнями в ножку стола, Скотт полез вверх, тело его при этом раскачивалось на нитке в разные стороны.
Преодолев первый этап подъема, он подтянул снизу нитку, вытащил из щели между прутиками и ножкой стола колышек и приготовился к следующему этапу.
С четвертой попытки ему удалось метнуть колышек прямо в зазор между двумя прутиками плетеной полки и по нитке взобраться наверх.
Едва чувствуя свое тело, тяжело дыша, Скотт растянулся на полке.
Несколько минут спустя он сел и посмотрел вниз – для него до пола было футов пятьдесят. Скотт уже был измотан, а подъем наверх еще только начался.
Далеко, в другом конце погреба, вновь с шипением запыхтел насос.
Прислушиваясь к этому вновь ожившему звуку, Скотт вглядывался в широкий навес, образованный крышкой стола, до которого было еще пятьдесят футов.
– Вперед, – прохрипел он чуть слышно, – вперед, вперед, вперед, вперед.
Скотт встал на ноги и, сделав глубокий вдох, бросил колышек в то место, где отбившиеся от ножки стола два прутика вновь подошли к ней и переплелись. Ему пришлось отскочить в сторону, так как колышек в цель не попал и всей своей тяжестью падал на него сверху. Правая нога соскользнула в зазор в плетеной полке, и Скотт едва успел вцепиться в поперечные прутики, чтобы не угодить всем телом в ловушку. Некоторое время он так и висел с одной ногой, болтающейся в воздухе под полкой. Затем, не в силах сдержать стон, Скотт подергал ногу вверх и вниз, освободил ее и рывком встал, сморщившись от боли. Он подумал, что, вероятно, растянул сухожилие.
Стиснув зубы, Скотт с громким присвистом выдохнул воздух из легких.
Больное горло, растяжение ноги, голод, усталость. Что еще поджидает его?
Напрягаясь до дрожи в мышцах, двенадцать раз он бросал колышек вверх, пока наконец не попал в цель. Потянув нитку назад до полного ее натяжения, он стал подтягивать свое тело на высоту еще тридцати пяти футов, яростно скрежеща от напряжения зубами, сквозь которые пробивалось горячее дыхание.
Во время подъема Скотт не обращал внимания на жгучую боль в мышцах; добравшись же до разветвления прутиков и протиснув тело между ножкой стола и прутиком, Скотт замер в изнеможении, полулежа, наполовину свисая, жадно хватая ртом воздух, не в силах сдержать нервную дрожь в мышцах.
«Я должен передохнуть, – сказал себе Скотт, – больше двигаться не могу». И погреб поплыл у него перед глазами.

* * *

На той неделе, когда рост его был пять футов три дюйма, Скотт поехал навестить мать. Во время их предыдущей встречи он был на семь дюймов выше.
Страх холодными тисками сжал сердце Скотта, когда он шел по Бруклин-стрит к каменному, коричневого цвета дому, в котором жила его мать. На улице двое ребят играли в мяч. Один из них пропустил удар, и мяч отскочил в сторону Скотта. Тот нагнулся было, чтобы поднять его.
Но вдруг один из мальчишек крикнул:
– Кидай сюда, малыш!
Скотта передернуло, будто от удара током, и он с силой швырнул мяч обратно.
– Неплохой удар, малыш! – воскликнул мальчишка.
Скотт пошел дальше. Лицо его было мертвенно-бледным.
Невыносимо было и время, проведенное вместе с матерью. Он прекрасно помнил, как все это было. Поначалу мать старалась не касаться главной больной темы и переводила разговор на Марти, Терезу и их сына Билла, на Луизу и Бет, рассказывала о своей спокойной и радостной жизни, которую она вела благодаря постоянным заботам Марти. Затем мать накрыла на стол.
Тарелки, чашки, мясные блюда, пирожные – все стояло в строгом, давно заведенном порядке. Скотт сел рядом с ней. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Кофе лишь обжигал ему горло, а пирожные казались абсолютно безвкусными.
Наконец, когда было уже очень поздно, мать заговорила о главном.
– А это, ну, что у тебя, – проговорила она, – тебя лечили от этого?
Скотт точно знал, что именно она хотела услышать, и рассказал ей о Центре и о проведенных исследованиях.
Некоторое облегчение разгладило морщины на нежно-розовом лице матери.
– Хорошо, – сказала она, – хорошо. Врачи тебя вылечат. Ведь сейчас они все могут. Абсолютно все.
На этом разговор и закончился.
По дороге домой Скотт чувствовал себя отвратительно. Он ожидал от матери чего угодно, но только не такой реакции на его недуг.
Дома Луиза загнала Скотта в угол на кухне, настаивая на его возвращении в Центр, чтобы врачи могли закончить обследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73