ТОБИ КАРЬЯКЕН И ЯЙША МЕНДЕС ОТМЕТИЛИ, ЧТО ОДНИМ ИЗ ПРИЕМЛЕМЫХ РЕШЕНИЙ ОТНОСИТЕЛЬНО СИРИУСА МОГЛО БЫ СТАТЬ ПОЛНОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ПЛАНЕТЫ И ФЛОТА НГЕНА ПРИ ПОМОЩИ АНТИВЕЩЕСТВА И ЯДЕРНОЙ ЭНЕРГИИ.
Скор обдумал эту идею. ЭТО БЫЛО БЫ ПРОСТЫМ ВЫХОДОМ. НО ДАВАЙТЕ ПОРАЗМЫСЛИМ. ПРЕДПОЛОЖИМ, МЫ ВЗОРВЕМ БУНТОВЩИКОВ НА СИРИУСЕ. ЗАТЕМ ПРИДЕТ ОЧЕРЕДЬ АРПЕДЖИО. В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, НАСКОЛЬКО ЛЮДИ БУДУТ СХОДИТЬ С УМА, НАМ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ОКАЖЕТСЯ НЕЧЕМ УПРАВЛЯТЬ. НЕТ, СИРИУС ОБЛАДАЕТ ЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ ПРОИЗВОДСТВЕННЫМИ МОЩНОСТЯМИ. ПЛАНЕТА БОГАТА МЕТАЛЛАМИ И ЗАНИМАЕТ ВЫГОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЛЯ ТРАНЗИТНЫХ ПЕРЕВОЗОК В ПРЕДЕЛАХ ДИРЕКТОРАТА. ОЧЕНЬ НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ТЕРЯТЬ ТАКУЮ ЦЕННУЮ СЫРЬЕВУЮ БАЗУ. А мысль о Честере Армихо Гарсиа и том, что он на это скажет, охладила желание Скора согласиться на стерилизацию. НАМ НУЖЕН СИРИУС!

Сюзан попивала холодный кофе. Волшебные чашки, которые нагревались от поворота дна, поражали, изумляли и восхищали всех романанов. Эта же — двухнедельной давности — уже выдохлась. Кофе оставался холодным.
Всякий смысл, который война, возможно, когда-то имела, улетучился — как и наивность романанов. Районы столицы, перешедшие на сторону Директората, неожиданно подвергались бомбардировке из космоса. Это ввергало людей в еще большую панику, и они спасались бегством, орущие, обожженные, ослепленные, погибавшие от радиации. Город был переполнен беженцами, транспортные артерии закупорены непрерывным потоком людей, которые несли свои пожитки над головой, устремляясь в пригороды и еще дальше, в шахтерские области, чтобы, едва не погибнув от голода, тянуться обратно в город.
Мятежные районы — вроде того, который она сейчас обозревала, — были благодатной почвой для разбоев, охоты за трофеями, подрывных или карательных операций.
Неважно, что в этом не было смысла; главное — это срабатывало. Район за районом столица сдавалась. Каждая группа, которая вела переговоры о мире, приносила клятву верности Директорату, чтобы избежать дальнейших набегов романанов. Слухи о романанских лагерях рабов множились с каждым днем, и страх нарастал до такой степени, что многие сириане начинали верить в неуязвимость варваров, — не говоря уже о том, что их пророки видели будущее, — в то, что любое сопротивление было бесполезным.
— Скоро должны появиться, — прорычал самому себе Ганс, который выглядел свирепо со своей новой, в полдюйма, бородой. Он все еще почесывал ее. — Те языки не могли ошибиться. Мы должны очистить дом сегодня!
— Я, было, подумал, что вчерашних событий тебе хватило, чтобы успокоить рвущуюся в бой душу, — насмешливо прошептал Пятница.
— Мне? — Ганс покачал головой. — Все делает она, я все это время сплю.
— Ты тоже? — удивился Пятница. — Я думал, что я единственный, — туннель взорвался хохотом.
— Эй! Ты, звезда голографии. Сколько уже появилось изображений паука? На днях я слышал, что целый отряд гвардейцев выступил против своих. Получили приказ наступать на группу романанов, а вместо этого расстреляли, к черту, своих офицеров. А затем еще взяли трофеи!
— Ну да, ты был более гологеничен с таким, знаешь, измученным видом после Сюзан…
— Попридержите язык за зубами, оба! В следующий раз вы у меня не заснете, — рявкнула Сюзан, смутившись до того, что покраснела. Она? Неужели она еще была способна краснеть?
Ее отношения с Пятницей и Гансом стали предметом немалого числа сплетен. Она спала с ними обоими; но никогда в одну и ту же ночь. Каждый из них затрагивал ее чувства только ему одному присущим образом.
Кроме того, когда бы Ганс и Пятница ни заговаривали об этом, это происходило в шутливом тоне. В душе она подозревала, что они как-то сели вместе, выпили полбутылки виски и решили, как поделить добычу — то есть ее. Но в итоге все получилось хорошо. Больше ее ничего не интересовало. Она могла любить их обоих, служить им обоим, а они в свою очередь любили ее.
Пятница продолжал оставаться сильным, мужественным, мускулистым и неутомимым в постели и, в то же время, насмешливым и беспечным. Он оказывал поддержку ее безумным затеям. Он был для нее связующим звеном со своим народом, с которым можно было поговорить о том, как сверкали весенней ночью три луны, и о том, что бы сказали пророки об их войне. Она опиралась на него в оценке боевой ситуации и принятии тактических решений. Он также поддерживал в отряде дисциплину, если возникала необходимость.
Ганс удовлетворял другие потребности, его сила была более духовной. Он распознавал и определял хорошее и плохое, правильное и неправильное. Зная его нежность и предупредительность в любви, она могла поверять ему свои страхи. После этого он обнимал ее как какой-то драгоценный сосуд, который нужно холить и лелеять. Он был в отряде техническим экспертом, что уже не раз их спасало. Он слышал ее душу и разум, в то время как Пятница удовлетворял ее тело и эмоции.
Интуитивно они как будто сознавали, чем каждый из них для нее являлся, с уважением относясь к тому, что ее потребности были различны, и не претендуя на то, чтобы одному удовлетворить их все. Упоенная такой оценкой своих качеств, она также чувствовала определенную несправедливость в том, что не могла соединить их обоих в одном человеке.
— Терпение, — прошептал с улыбкой Пятница. Он обернулся к человеку за спиной и передал бутерброд. Длинная вереница воинов, скрючившихся в полутемном кабелепроводе, выказывала скуку, боязнь замкнутого пространства и раздражение.
— Тшшш! — выпалила Сюзан, давая знак приготовиться. Вот они. Гвардейцы. Десять, двадцать, тридцать, Паук мой, там их миллион!
Это были уже не те гвардейцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163