Даже трудно представить себе, насколько жестоко.
Небо потемнело, затянутое красными облаками пыли. Мне нужен план освобождения Тамары. И нужна уверенность, что этот план сработает. Самое простое решение — убить Гарсона и техников, знающих о способностях Тамары. На моих руках и так много крови. А я предан жизни. Мне потребовалось несколько часов размышлений, пока знание о страхе Гарсона перед Тамарой не подсказало более трудное, но морально более правильное решение. Я видел, что может сделать его страх перед Тамарой, и подумал: «Почему бы не лишить Гарсона и его советников способности передвигаться, почему не дать Тамаре возможность убрать из их сознания все воспоминания о ней?» Тогда никого не нужно будет убивать, никто не пострадает.
Я взглянул на часы. Тамара работала со мной быстро. Вся операция займет у нее лишь несколько часов. Может, даже меньше. И тогда Тамара сможет жить на Пекаре, как все остальные.
Я вернулся в больницу, связался с «Хароном» и запросил все медицинские данные о Тамаре. Как я и думал, они загадочно исчезли незадолго до нашего прибытия на Пекарь. Но сохранились сведения о ее генотипе и индекс клеточных структур. Я пошел в отдел генетической инженерии больницы, ввел данные в генетический синтезатор и начал создание клона. Если я хочу, чтобы к ней вернулась способность ходить, нужно ввести в ее мозг новые клетки, взятые у клона, затем понадобится стимулятор роста нервных клеток. Все это займет время, вероятно, несколько недель.
Я запросил данные о тех, кто знает о роли Тамары в разведке, и постарался запомнить их лица. Изготовил партию слабого невротоксина, который парализует человека, попадая ему в кровь. Их шестеро, и я знал, что мне потребуется помощь. Я постарался оценить свои возможности. Нужны такие, кто не станет задавать вопросов. И очень сильные. Четверо химер привязались ко мне. Мигель жив; он побывал в больнице с большой раной и целый день, лежа на кровати, не отрывал от меня взгляда. Об остальных я ничего не знал. Но по вечерам на холме у костров сидят люди. А я теперь знаю, как привязывать к себе химер. Мысль эта вызывала во мне отвращение, но я знал теперь, как получить помощь.
В этот вечер я отправился к лагерным кострам. Как обычно, вокруг них собралась тысяча наемников. Они сидели вокруг костров, разговаривали о сражениях, рассказывали анекдоты и пели песни. Я встретил Мавро и немного посидел с ним. Он был угнетен и печален. Сказал:
— Мне так и не удалось стать офицером, а теперь война закончена. Что же мне делать? — У меня не было ответа.
Появился Гарсон, вместе в ним везли в коляске Тамару. Гарсон тоже знал, что нужно сесть так, чтобы в темноте его седые волосы освещались сзади. Он хотел, чтобы как можно больше химер привязалось к нему. Он казался очень спокойным, расслабленным. Я старался не смотреть в его сторону.
Подошла Абрайра, принесла мясного бульона и села рядом со мной. Говорила мало. Я слушал пение. Абрайра вымыла волосы, и от них приятно пахло.
— Я теперь редко вижу тебя, — сказала она.
— Я работал в генетической лаборатории, готовил клон Перфекто.
— Весь день? Ты собираешься создать целую армию? Сколько копий тебе нужно?
Я рассмеялся.
— Просто следил, как растут зиготы, хотел убедиться, что все идет нормально. Копий — вероятно, две. Я сделаю близнецов.
— Ты знаешь, в больнице есть целое крыло с инкубационными камерами. Оно запечатано уже восемьдесят лет, но оборудование действует.
— Знаю, — ответил я.
— Если тебе понадобится помощь в выращивании детей, я готова, — сказала она. Она сидела слишком близко, вступила на мою телесную территорию. Я понимал, каково химере вступать в такую близость. Взял ее за руку, и она сжала ее
* * *
Этим же вечером я встретился с Мигелем и еще двумя привязавшимися ко мне химерами, но не говорил о своих планах относительно Гарсона. Мы вспоминали о прошлом и еще больше подружились.
Мне не очень нравилось то, что я делаю, планируя освобождение Тамары. Я не чувствовал себя уверенным. Не понимал до конца, почему пытался спасти раненую женщину ябандзинку, почему вообще заботился обо всех них. Если я делал это только под воздействием заложенной программы Тамары, тогда моя мораль мало чего стоит. Убивая Эйриша, я совершил это из-за Флако. Когда я убил Хуана Карлоса, то сделал это ради себя самого. А когда спасал женщину, то считал, что делаю это лишь потому, что она человек. Все эти случаи, похоже, совсем не были связаны с программой Тамары. Лишь однажды я пытался убить именно из-за женщины — это случай с Люсио. И я понял, что нечто более сложное, не одно влияние Тамары, другое воздействовало на мою решимость убивать: радикальная программа Тамары убедила меня, что до некоторого предела мы программируем себя сами. В течение жизни мы вырабатываем определенный образ мыслей. И не потому ли я убивал, что именно тренировался в насилии, как выразилась она? И прекратил тренироваться в насилии, когда понял, насколько пагубно оно действует на меня.
Теперь я поклялся упражняться в сочувствии: создать собственную глубокую программу, которая изменит всю мою жизнь; так слабак в пятьдесят килограммов начинает наращивать мышцы, чтобы стать самым сильным человеком в мире. На примере Абрайры я видел, что эта способность к сочувствию не обязательно должна быть врожденной. Ее можно выработать. Я чувствовал себя так, словно стою на вершине холма, от него вперед уходит золотая дорога, и я вижу на ней человека, каким когда-нибудь стану.
Наше общество в Панаме прославляло противоречивого человека — человека из стали и бархата. Я знавал людей, которые пытались быть тем и другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168