Но тут на столе у директора загудело что-то. Все сразу притихли. Директор щелкнул рычажком и говорит: «Занят». По том он нас спрашивает:
– Так чем же я могу вам помочь?
Вика говорит:
– Товарищ директор, станки совсем неисправные. На них работать нельзя.
– А я тут при чем?
– Вы нам обещали… – сказала Вика.
– Наконец-то понял, – вздохнул директор. – Вы, значит, наши подшефные, и вам привезли неисправные станки. А вы хотите, чтоб вам дали исправные?
– Если можно… если вы… – сказала Вика и замолчала. Директор протянул руку к ящичку на столе и щелкнул рычажком. Там что-то вякнуло, а директор сказал:
– Снабжение? Товарищ Петляев, зайдите.
Через минуту в дверь постучались.
– Да? – сказал директор.
И вошел этот толстый, который к нам приезжал в школу. Я думал, он сейчас заорет: «Здорово, директор! Здорово, орлы! Где равнение? Барабан где?» – и потом нас выгонит.
А он сказал очень тихо:
– Здравствуйте, Сергей Васильевич.
– Здравствуйте, товарищ Петляев. Присаживайтесь. У меня к вам вопрос: вы станки в школу возили?
– А как же, Сергей Васильевич! Сам лично. Молодежь… Так сказать, смена.
– Станки в рабочем состоянии?
– Да как сказать, Сергей Васильевич…
– Где брали?
– Те, Сергей Васильевич, что во втором цеху, в кладовушке.
– Рагозинские?
– Точно так, Сергей Васильевич.
– Так это же лом!
– Как сказать, Сергей Васильевич… Ребятишкам, им что? Покрутить… повертеть… принюхаться, так сказать.
– Эти ребятишки через два года к нам придут, – сказал директор.
– Это точно, Сергей Васильевич.
– Что точно?! Что точно, товарищ Петляев? – Директор приподнялся со стула. Этот толстый даже попятился. Но тут директор посмотрел на нас и снова сел. – Обождите в приемной, товарищ Петляев, – сказал он совсем спокойно.
И толстый вышел из комнаты. Шел он как-то боком, даже на ковер не наступал.
– Ну ладно, – сказал директор. – А зачем вам станки?
Ребята переглянулись. Что, ему непонятно? Милка подняла руку, как на уроке.
– Мы хотим быть токарями. Вот. Чтоб помогать старшим.
– Все хотите?
– Все.
– И ты хочешь быть токарем?
– Я? Я… не знаю.
– А ты? – спросил меня директор.
– Я про то еще не думал, – сказал я. – Просто мне интересно на станке работать. Особенно если дырки…
И я рассказал директору, как мы сверлили дырки. А потом Вика рассказала про Алексея Ивановича, какой он хороший мастер. И другие ребята говорили. Но больше всего рассказывали про дырки. Борька даже нарисовал чертеж угольника.
– Ну, а со станками вы все-таки что будете делать?
– Ну, чего-нибудь обтачивать, – сказал я.
– Чего-нибудь – неинтересно, – улыбнулся директор. – Хотите, я вам задание дам?
– Какое задание?
Директор подошел к шкафчику и вынул оттуда железную коробку. Она была вся в дырках. Дырки были не только круглые, но и продолговатые.
– Вот смотрите. Это панель для монтажа.
– Это для приемника! – обрадовался Борька.
– Верно, – сказал директор. – Таких панелей выпускаем много. Одних дырок – миллионов пять в месяц.
Ребята прямо ахнули. Мне тоже завидно стало. Вот бы на этом заводе поработать! Я могу хоть целый день дырки сверлить.
– Так вот, – сказал директор. – Возьметесь такие панели делать? Заготовки мы вам дадим.
– Пять миллионов? – спросил я. Директор засмеялся.
– Пять не пять, но немного дадим. Для начала. Посмотрим, как вы будете справляться. Согласны?
Все закричали, что согласны. А Дутов даже покраснел от жадности. Он уже, наверное, думал все дырки себе заграбастать.
– Только вот что, – сказал директор. – Это уже серьезно. На этих панелях монтажники будут схемы собирать. Значит, тут не может быть никакого баловства. Считайте, что вы рабочие. И работать надо честно. Считайте, что у вас не мастерская, а завод. Маленький пионерский завод. Вы поговорите со своим учителем труда. Я не знаю, какая у вас программа. Когда подучитесь, мы сможем вам дать токарные заготовки.
– У нас же станков нет, – сказал я.
– Будут, – сказал директор.
– Правда? – спросил я.
– Честное пионерское, – сказал директор.
Ребята засмеялись. Я опять посмотрел на секундную стрелку, и у меня снова щека задергалась. Тогда я сказал, чтобы не засмеяться:
– Честное пионерское не в счет. Вы же не пионер! Вы какое-нибудь другое дайте.
– Честное директорское! И партийное, если хочешь.
Когда он сказал про партийное, я поверил. Я по своему папе знаю. Он никогда зря партийное не дает. Он когда после школы Зинаиде часы купил, мама его спросила: «Сколько стоят?» Он говорит: «Двадцать», – а сам смеется. Мама говорит: «Обманщик. Дай слово». Он говорит: «Даю». – «Нет, дай честное слово». «Даю». – «Нет, дай партийное…» Тогда он схватил маму в охапку и стал целовать. А партийного слова не дал. Потому что часы стоили пятьдесят рублей. Мама тогда еще сказала, что тридцать рублей за поцелуи – очень дорого. И я сказал директору:
– Раз партийное, то мы теперь в школу пойдем, Алексею Ивановичу расскажем.
Мы попрощались с директором и вышли из кабинета. Вот тогда я и сосчитал, что около женщины стояло четыре телефона. А еще там на диване сидел толстый Петляев. Мы шли мимо него и говорили по очереди «до свидания». Мы не дразнились, а по-честному. А он, наверное, подумал, что дразнились. Первому он ответил, а остальным нет. А когда я подошел, он вообще отвернулся.
Пока мы шли по заводу, то старались не шуметь. А когда на улицу вышли, все начали орать. Кто кричал «ого!», кто «ура», а кто – вообще неизвестно что. Я так орал – у меня глаза чуть не выскочили.
Дежурный вышел из будки и что-то сказал, но его не было слышно. Даже я не услышал. Я громче всех орал. А Милка Орловская просто визжала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34