Решайся, ты ведь и сам слышишь, что я не хочу тебе зла.
– Вы хотите отрезать мне кусок головы?
– Нет, ты неверно прочитал… Это называется «консервация памяти». Это все равно что вытащить из головы все больные места, все страшные воспоминания, и до поры запереть их в дальнем ящике.
– У меня не получится.
– У всех получается, – возразила женщина. – У всех, кто хочет воевать за свободу и порядок, а не прятаться в выгребной яме.
Внизу долго молчали. Блондинка с чемоданчиком терпеливо ждала. Ждали приказа сто человек, залегших вокруг поляны. Ждал мужчина с чемоданчиком на борту катера. Затаил дыхание вековой лес.
– Так вы и вправду из школы космонавтов?
– Школ много, – ответила женщина. – Но мы служим в самой важной и секретной.
– Покажите мне документы. Ничего что темно. Просто положите рядом, я увижу.
– Не сомневаюсь, что ты увидишь. А может быть, лучше я открою свой чемоданчик и покажу тебе, что внутри него? Это тебя убедит сильнее, чем документы.
Она, не торопясь, набрала шифр на брелоке, приложила большой палец к сетке опознавателя и сдвинула крышку. Из-под крышки заструился слабый зеленый свет.
– Ну как? – спросила блондинка после долгой паузы. – Ты убедился, что мы с тобой похожи?
– Там внутри… колодец… – потрясенно ответили из мрака. – Колодец без дна.
– Да, колодец. Его видят только аномалы, обычные люди не видят ничего. Только это не колодец, а преобразователь Лимбаха. Это мой личный преобразователь, настроенный на мой мозг. Благодаря ему, я могу вылепить из молекул окружающего пространства любую материальную форму и снабдить эту форму привычными функциями. Например, эта монера, в которой находится мой коллега. Ты ведь и сам видишь, что это не монера, хотя она может летать и стрелять. Мозг способен из окружающей нас материи создать любую материальную форму, но удержать ее длительное время может только очень тренированный мозг Ну как, я тебя убедила? Хочешь научиться, как я?
– А зачем мне это надо?
– Ты сможешь полететь на другую планету. Ты станешь настоящим космонавтом. Миллионы парней мечтают об этом.
Молчание длилось еще долго.
– Ладно, я выйду, – прозвучало из подземелья. – Только учтите, если вы меня вздумали продать… мне нечего терять, потому что у меня ничего нет. Я дешево не дамся.
– Не сомневаюсь, – сказала женщина. – Именно поэтому мы с тобой и возимся. Кстати, чтобы тебе было проще общаться, я твой командир на ближайшие десять недель. Зови меня Кузнечик.
36
УЛЫБКА ФЛАМИНГО
Добродетель, которая противится грядущему злу, называется храбростью.
Цицерон

…Это была девушка, младший стрелок Медок, из второй декурии. Корпус ее шагателя выглядел так, словно его в течение часа в упор расстреливали из эвфитона малого калибра. Но нигде рядом не валялось даже осколка металла. Вдоль шоссе громоздились красные наросты, похожие на застывшие языки лавы, остроконечные холмы и розовые ракушки застилали обзор. Кое-где радовали взор кучки бытового мусора, оставшегося после аборигенов, и протоптанные ими в паутине узкие тропки. Над головой нависали бесконечные переплетения улиц-труб, с которых тоскливо капала вода. Позади нас зияло черное жерло грузовых ворот. Я снова видел опрокинутую створку с гигантской цифрой пять. Шоссе упиралось в эти ворота.
Деревянный выпустил очередь по птице. После его выстрелов у фламинго уже не осталось тела, а изящная голова на длинной изогнутой шее упала прямо на дорогу. Сегментированный хобот продолжал сокращаться, по нему стекали человеческие мозги. Клюв у этой пакости и вся ее узкая голова были устроены как-то нелепо, неправильно.
Мы перевернули шагатель, его ходули бессильно раскинулись, броневой щиток был превращен в кашу. Аэрозольное атмосферное облако все еще плавно колыхалось вокруг мертвого бойца.
– Я тебе говорил, я тебе говорил, – как заведенный повторял Хобот. – Они кинулись на меня там, в темноте…
– Спаси нас мать Гера! – залепетал молитву Мокрик, когда я поручил ему вытащить клибанария из седла.
– Волкарь, это Медок, ее номер…
– Сам вижу. Мамонт, Бауэр, проверьте впереди. Не удаляться из зоны видимости. Мамонт – старший.
– Ясно, исполняю.
У убитого клибанария практически отсутствовала голова. Осталась только нижняя челюсть, обглоданная почти начисто. Грудную клетку тоже выгрызли, вместе со скафандром, или…
– Выклевали, – закончил мою мысль Хобот. – Ее клевали, это не пули и не картечь.
– Волкарь, она улыбалась… – всхлипнул Деревянный.
Я ощутил непреодолимое желание дать Деревянному по роже. Вначале ему, затем – Хоботу и прочим паникерам. До меня внезапно докатилась одна простая, но пугающая истина – мы привыкли воевать, но не привыкли проигрывать.
Звездный штандарт везде побеждает!
– Деревянный, прекрати! Мамонт, ты у нас спец по местной фауне. Здешние птицы могут улыбаться? Ты видел хоть одно изображение улыбающейся цапли?
– Это не цапля, скорее фламинго, – задумался Мамонт. – Но ближайший фламинго находится в двух миллионах миль отсюда, в зверинце на Гамме. Однако на берегах здешних ручьев водится что-то похожее. Только они не розовые, и уж точно не улыбаются. Пугливые, нелетающие, питаются пиявками и прочей…
– Эта была не из пугливых, – зло отреагировал Деревянный. – И я пока не рехнулся. Она ржала мне в лицо!
– Кадмий, остынь! Никто не считает, что ты рехнулся. Вероятно, это был очередной очаг. Слушайте все! – я повысил голос. – Не ждать команду. Стреляйте во все, что кажется подозрительным.
– Господин декурион, а туземцев тоже считать подозрительными?
Хороший вопрос. Естественно, задал его Мокрик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110