Кто-то купается в скрытом водоеме, кто-то целуется и хихикает в кустах. Внезапно птицы поднимают такой галдеж, что заглушают слова Коко.
— …Если потеряемся, — заканчивает она, указывая вверх.
Я прошу повторить. Оказывается, если я каким-то чудом отобьюсь от группы, надо двигаться все время вверх по указателям, и тогда я неминуемо попаду на верхнюю террасу. Мы идем гуськом за теткой в десантной форме, ковер перегноя пружинит под ногами. Мы так и не встретили ни единого человека, нас уже ждет лифт.
Я ловлю себя на том, что отсюда не хочется уходить. Птицы снова засыпают, в ароматной атмосфере разливается стрекотание цикад. Хотя, может быть, это совсем не цикады, а умелая имитация из сотен спрятанных динамиков. Капля лифта взбирается по каналу в искусственном скальном массиве, через равные промежутки мы минуем очередное окно, и с каждым окном становится чуточку светлее. Там, внизу, тысячи сонных тропинок, подсвеченных огоньками, там кроны кокосовых пальм и россыпи лотосов над дремлющими прудами. Там в туманной равнине разбросаны чайные домики и храмы, которые, скорее всего, совсем и не храмы. Донна о чем-то шепчется с Коко, собаки почесываются, как живые, охранницы каменеют, как античные статуи.
Минуем почти незаметную сеть, знаменующую ярус. Наверное, нижним птицам не положено залетать наверх, и наоборот. Я еще не вполне пришел в себя от красоты первого этажа, как вдруг рядом возникает бамбуковый лес. Возникает лес, и возникает звук. Видимо, откуда-то сбоку специально подают воздух, имитируя ветер, и бамбук поет. Это пение нельзя сравнить с тоскливым посвистом таежного ветра или с заунывным дребезжанием осин, есть в этом сухом задумчивом стоне нечто завораживающее.
Здесь я тоже далеко не сразу вижу людей, лифт проходит, не останавливаясь, зато я замечаю настоящего гигантского панду. Сначала одного, а потом еще двух, методично отправляющих в рот свежие побеги. Здесь поет лес, и, вторя лесу, возникают откуда-то из глубины чарующие звуки восточной мелодии. Я не способен определить, какой из народов Дальнего Востока породил эту музыку, а может быть, это и неважно.
Мы воспаряем еще на два уровня вверх, здесь уже почти жарко, шумно и весело, здесь торчат смешные кактусы, беснуются оркестры и гогочут распахнутые рты. Здесь табак, оранжевые духи и сочные запахи пота свиваются в затейливый кокон. Над вертящимися танцполами кружатся бабочки, никогда не рождавшиеся на Земле, бабочки с метровым размахом крыльев. А над бабочками кружат скрины объемных театров, их удобно созерцать, лежа на спине в бархатной траве. И в травах, среди пологих миниатюрных дюн, действительно лежат, и обнимаются, и, похоже, занимаются любовью. Как следует разглядеть невозможно, потому что с экранов театров катится мощный поток света, катится локомотив медиативного рока; это музыка, которая не может существовать без изображения, без бешеного напора цвета и фантастических образов. После получаса медиа-рока продвинутым слушателям становится неважно, что происходит вне сознания, им неважно, кто они и где находятся…
А в следующую секунду и для меня все становится неважно, потому что нам навстречу, размахивая конечностями, пролетает девушка в пятнистой форме.
Донна кричит, лифт дергается и вдруг бросается вверх с удвоенной скоростью. Все разговаривают одновременно, и каждая — со своим скрином. Псы насторожили уши. Коко деловито натягивает перчатки.
Бамбуковый лес остался внизу, внизу остались деревни на сваях, мерцающее зеркало пруда и нити голубого водопада. Там десятки женщин оторвались от трапезы, от столиков с бутылками, от объятий под мурлыканье оркестра и запрокинули головы.
Навстречу нам пролетает вторая «амазонка». Эта не машет руками, она шлепается на невидимую сеть и, несколько раз подпрыгнув, замирает.
— Зашибись! — говорит Коко и достает из-за корсета что-то металлическое.
Кастет.
Мы выходим, и доги сразу берут след. Они уносятся по тропе, «пятнистая» девушка галопом мчится вслед за ними, а «кожаная» передергивает затвор автомата.
— Оставайтесь здесь! — бросает Рафаэла. Она прислушивается к докладам подчиненных и стучит каблуком о землю: — Бэлла, кто кроме меня, наверху?!
— О, боже, там целая толпа старушек, и все бегут к эскалаторам… Донна, девочки еще не добрались? Я вас вижу, лучше не двигайтесь, подождите подмогу.
В отличие от всеведущей Бэллы, следящей за нами через верных «жуков» и «стрекоз», я не вижу ровным счетом ничего. Лифт «выплюнул» нашу компанию на тенистом пятачке, окруженном частоколом из кипарисов. Где-то мелькают огоньки, тянутся ароматы хвои и благовоний, слышен топот ног и короткие визги, все это на фоне размашистых струнных аккордов.
— Какого дьявола ты оставила нас без прикрытия? — рычит донна, ее охранница вскидывает пулемет.
Я вижу, что, несмотря на зазнайство и внешнюю непоколебимость, здешние начальницы растеряны. Они совсем не были готовы к тому, что кто-то начнет скидывать «амазонок» в пропасть и ломать им шеи. Благодаря Коко я немножко освоился и представляю, кем были те две бедолаги, свалившиеся на сетку. Они охраняли парадный вход на террасу и, очевидно, приметили запрещенное оружие. За что и поплатились.
Я смотрю в кожаную спину стриженой фурии и задумываюсь: кто же мог сбросить такую же тушу вниз? В тетке не меньше центнера веса, и ботинки сорок третьего размера; чтобы чмокнуть ее в подбородок, мне пришлось бы встать на цыпочки. Кожаная беспокойно поводит стволом справа налево, в полумраке ее черные очки кажутся ямами на белой коже лица. На самом деле дураку понятно, что она видит гораздо лучше меня…
И в этот момент доносятся два разрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138