Его семья жила исключительно на гонорары за статьи о России, которые он писал.
Кроме того, он сочинял поэмы, которые никто не печатал.
Николь их читала и нашла очень трогательными.
Она подружилась с Наташей.
Леди Танкомб жалела девочку и часто приглашала ее погостить.
Наташа была красива своей особенной красотой.
Она очень хотела выучить английский язык.
Николь же не менее страстно мечтала выучить русский.
Естественно, девочки стали учить друг друга. Потам Александр Второй наконец смягчился. Он простил отцу Наташи все прегрешения, и семья графа получила возможность вернуться в Россию.
Прощаясь, девочки плакали.
— Мы никогда уже не увидимся, — рыдала Наташа, — но я всегда буду помнить тебя, Николь.
— Как и я тебя, — в слезах отвечала Николь. — Только, пожалуйста, пиши мне иногда, чтобы я знала, как ты живешь.
Они обнялись на прощание. Наташа уехала, и Николь чувствовала, хотя не говорила об этом вслух, что с ней случится что-то ужасное.
Но только через два года она узнала что.
После приезда в Петербург вся семья графа, по политическим соображениям, а может, из-за очередной прихоти царя, была сослана в Сибирь.
Услышав об этом, Николь возненавидела Россию и русских.
Она молила Бога, чтобы ей никогда не довелось столкнуться с этими ужасными людьми.
Но, конечно же, подъезжая к Риджу, Николь думала не о России.
Она думала, что только, в Англии дом может выглядеть таким величественным и при этом не быть королевским дворцом.
А увидев маркиза, Николь поняла: он мог бы быть если не королем, то по меньшей мере принцем.
Благодаря его красоте и благородной осанке казалось, что он возвышается над остальными гостями.
По прибытии Джимми и Николь были встречены целой армией слуг, которые проводили их в отведенные для них комнаты и предложили отдохнуть после долгой дороги. До обеда еще оставалось время. Спальня показалась Николь настолько красивой, что она с трудом представляла, как сможет тут спать.
Комната ее брата была почти такой же роскошной.
Обе спальни выходили в будуар, который был общим.
Лакей предложил Николь чаю, но она отказалась, не решаясь доставлять слугам лишние хлопоты.
Как только дверь за лакеем закрылась, Джимми, который при этом присутствовал, сердито воскликнул:
— Не будь такой глупой! Соглашайся на все, что тебе предлагают. Я очень сомневаюсь, что нам когда-нибудь еще удастся попасть в такую роскошь!
— Я… подавлена этим всем! — прошептала Николь. — Здесь все… настолько красиво!
— Особенно картины, — вставил Джимми. Картин на стенах и в самом деле было великое множество.
— Зачем же ему еще, когда у него их и так уже много? — спросила Николь.
— Он — коллекционер, благодарение Богу! — сказал Джимми. — А раз он коллекционер, то не сможет устоять перед картинами, которые я привез с собой.
Николь вздохнула.
— Ах, Джимми, как было бы замечательно, если бы мы приехали сюда просто так и могли бы не опасаться, что маркиз начнет задаваться вопросом, откуда они у тебя!
Джимми улыбнулся.
— Когда ты познакомишься с ним, то поймешь, что его невозможно представить шныряющим вокруг запертых пыльных комнат в доме тети Алисы!
Николь невольно хихикнула, потому что это прозвучало весьма забавно.
— Так что довольно волнений! — сказал Джимми. — Нам ничто не грозит и все, что мне нужно, — это уехать отсюда с чеком на крупную сумму, которая вся будет потрачена на Кингз-Кип.
«И это единственное, что нас хоть чуть-чуть извиняет», — подумала Николь уже в тысячный раз.
Вернувшись в свою спальню, она обнаружила, что все ее вещи уже распакованы.
Николь надеялась, что горничная обратила внимание на ее новое платье, хотя, конечно, была удивлена невзрачностью двух других.
Для того, чтобы купить себе дневное платье, Николь пришлось несколько месяцев откладывать по чуть-чуть из тех денег, что Джимми давал ей на хозяйство.
Зимой он был вынужден купить ей пальто, иначе бы она просто замерзла.
Но он вечно ворчал насчет расточительности. «Следующей зимой, — подумала Николь, — он скорее скажет, чтобы я куталась в коврики, чем даст мне хоть пенни».
Джимми выручил уйму денег за украденные картины и вазы, но из них ничего потратил на сестру.
Правда, он слегка увеличил затраты на еду.
Впрочем, если бы даже он предложил ей денег, она определенно сказала бы «нет».
В то же время Николь не могла не думать о том, долго ли еще продержатся ее ботинки.
Платье она сшить могла — но чулки и перчатки все равно нужно было покупать.
Николь уже износила практически все, что принадлежало ее матери.
Она знала, что мужчина не заметил бы в ее одежде никаких изъянов, но любая женщина моментально поняла бы, что это старые вещи.
«Так или иначе, — бодро сказала она себе, — сегодня вечером я надену свое новое платье, а если его светлость захочет и завтра увидеть меня в нем, пусть думает, что его обманывает зрение!»
Все это было очень смешно!
Хихикая, Николь принялась раздеваться.
Никогда в жизни она не чувствовала себя в такой роскоши, как в тот момент, когда ей приготовили ванную перед растопленным камином.
Две горничные принесли горячую и холодную воду в медных кувшинах, отполированных до такой степени, что в них можно было смотреться как в зеркало.
«Это настоящее приключение, как те, о которых я читала», — подумала Николь, пробуя ногой воду.
Глава четвертая
Маркиз не вышел к гостям сразу же по приезде, как делал обычно.
Ему надо было дать много важных указаний секретарю.
Кроме того, он хотел обсудить с Довкинсом, какую с собой взять одежду.
Когда маркиз покончил с делами, уже подошло время переодеваться к обеду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37