Герцог приехал вечером следующего дня вместе со своим младшим сыном, двадцатидвухлетним Антоном.
Оставшись с кузеном наедине, Антон сказал:
— Ты не представляешь, как я обрадовался, когда мама прислала письмо, в котором сообщала, что ты приехал! К тому же это был отличный повод вернуться в Вену.
— Похоже, провинцию ты находишь скучной, — лукаво заметил Миклош.
— Смертельно! — воскликнул Антон. — Папа пытается научить меня управлять имением. Он с утра до вечера может разговаривать о сортах винограда. А я размышляю о других, более привлекательных вещах.
— Например? — спросил Миклош, заранее зная ответ.
— Естественно, о женщинах! — сказал Антон. — А ты был в Национальном театре?
— Был, но не в этот приезд.
— Тебе надо обязательно туда сходить. Там ставится замечательная оперетта, а какие там танцы! Лучших нет во всем городе.
— И конечно, Она, — поддел его Миклош.
— Конечно! — усмехнулся Антон. — Сегодня ты ее увидишь.
Миклош начал отказываться, но Антон взмолился:
— Ты должен пойти! Если ты откажешься, то меня заставят остаться дома, и я помру со скуки.
— Но я-то выжил, — улыбнулся Миклош.
— Это потому, что ты был вдвоем с мамой. Когда она одна, она веселая и все понимает. Нос отцом она совсем другая и позволяет ему жужжать до тех пор, пока я не выдержу и не рассмеюсь.
Миклоша не удивляло отношение кузена к своему отцу. Дядя Людвиг, как и все Габсбурги, считал женщин и детей беспомощными созданиями, которым надо непрерывно читать лекции, а беседовать с ними необязательно.
Поскольку Миклошу было все равно, чем заняться, он согласился:
— Хорошо, я составлю тебе компанию, но предупреждаю, что завтра я хотел бы уехать домой.
— Тогда уйдем до утра! — воскликнул Антон. — Поужинаем с родителями, а когда папа начнет нудеть, что неизбежно, сбежим от них в театр.
Глядя на сцену, Миклош пытался заставить себя получить удовольствие от спектакля, но у него ничего не выходило: он думал о том, что в другом театре Гизела сидит сейчас в своей ложе одна.
Зрелища, предлагавшиеся вниманию публики в Национальном театре, сильно отличались от тех представлений, которые давались в других местах, а особенно в Придворном театре.
Танцовщицы, прелестные юные создания, знали, как преподнести себя. Как и говорил Антон, они выходили на сцену только затем, чтобы после выступления познакомиться с каким-нибудь молодым человеком, который пригласил бы их на ужин.
С величайшим трудом Миклошу удалось избежать необходимости знакомиться с кем-то, чтобы за ужином их было четверо, и он собирался при первой же возможности ускользнуть, оставив Антона наедине с его очаровательной подружкой.
Он понимал, что ему не стоит возвращаться в дом своей тетки, чтобы не скомпрометировать кузена. И в то же время не представлял себе, как устоять перед непреодолимым желанием зайти в отель «Захер», чтобы встретиться с Гизелой.
Когда Антон сказал, что они пойдут ужинать в клуб «Иоганн Штраус», у Миклоша мелькнула мысль, что там может быть и Гизела.
По пути в клуб он забыл об этом, но войдя, увидел ее танцующую с отцом, и сердце его замерло.
Это было потрясение. Миклошу показалось, что его ударили по голове, и он утратил способность рассуждать трезво.
Вернувшись за столик, Гизела села спиной к Миклошу, и он подумал, что она вряд ли повернется и заметит его, тем более что гостей все прибывало.
Видеть ее было так сладко и в то же время так горько, что Миклоша стали одолевать сомнения, не уйти ли ему.
В конце концов он пришел к выводу, что если уйдет, не притронувшись к блюдам, которые только что так придирчиво выбирал, это повлечет за собой необходимость давать объяснения, а этого ему совсем не хотелось.
Пока Антон любезничал со своей танцовщицей, Миклош как зачарованный любовался волосами Гизелы, освещенными светом больших хрустальных ламп. Тугие рыжеватые локоны блестели так ярко и были такими живыми! Прелестная головка Гизелы была похожа на нежный цветок на стройном стебельке.
Когда началась ссора, Миклош не сразу понял, в чем дело. Но Гизела притягивала его, и он сам не заметил, как оказался рядом с ней.
Что касается Гизелы, то она не сомневалась, что это ее молитвы привели к ней Миклоша в трудную минуту.
Рана отца оказалась гораздо серьезнее, чем он сам предполагал.
Миклош взял на себя заботу о нем. Он перенес Феррариса в карету герцога, отвез его в отель «Захер» и пригласил доктора, который прибыл как раз вовремя.
Миклош давал указания слугам в отеле, и они повиновались ему беспрекословно.
Доктор обработал рану и перевязал ее. Оставив раненого в спальне, он вышел в гостиную, где сидела Гизела, и сказал ей:
— Прежде всего, фрейлейн Феррарис, вашему отцу необходимо хорошенько выспаться. Не беспокойте его до утра. Я приеду пораньше и привезу хирурга из госпиталя, который еще раз осмотрит рану.
— Он ранен… опасно? — испуганно спросила Гизела.
— Честно говоря, не могу вам сказать, — ответил доктор. — Но, учитывая, насколько важна для вашего отца работоспособность правой руки, нельзя допустить ни малейшего упущения.
Доктор уже собрался откланяться, но Гизела остановила его, с тревогой спросив:
— Что вы имеете в виду? Что может случиться с его рукой? Господин Эстергази сказал, что рана поверхностная.
— Будем надеяться, моя дорогая, — ответил за него Миклош, — но доктор прав: мы не должны допустить ни малейшей небрежности.
— Я… мне страшно!
Она подняла на него свои огромные глаза. Миклош обнял ее за плечи:
— Я обо всем позабочусь. Твоего отца осмотрит лучший хирург, и я уверен, что все будет хорошо.
— А что же будет с нами, если… нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37