Твоя тетя тоже не любит его. А зря. Он, конечно, не красавец, но чертовски умен. Когда ты станешь взрослее, поймешь, что это крайне важное качество. — На его мерзких губах появилась неприятная улыбка. — Можешь не переживать. Мсье Гозлин заинтересован не тобой, а твоей тетей. Все свое внимание он посвятит ей. А с тобой буду общаться я.
— Как приятно, — процедила Гардения сквозь зубы.
— Очень приятно, — прошептал барон, касаясь толстым пальцем ее подбородка.
Не успела она опомниться, как он нагнул голову и обхватил ее губы своим жутким ртом.
Задыхаясь от негодования и потрясения, едва удержавшись, чтобы не залепить обидчику звонкую пощечину, Гардения отскочила от него и побежала вверх по лестнице, тщательно вытирая губы тыльной стороной ладони.
Из-за ее спины послышался взрыв оглушительного хохота.
Она чувствовала, что ненавидит барона всей своей душой.
Глава девятая

Гардения закрылась в своей комнате и принялась тщательно вытирать губы. Вскоре они покраснели и припухли, но ей казалось, что на них все еще сохраняется след от гадкого поцелуя барона. Ее трясло от ужаса и отвращения.
— Я его ненавижу! — повторяла она вновь и вновь, расхаживая взад и вперед по устланному ковром полу. От ощущения собственной беспомощности хотелось бить по стенам кулаками. Настолько одинокой она не чувствовала себя даже после смерти мамы. Теперь ей не к кому было обращаться за помощью. Ждать защиты от тети Лили не имело ни малейшего смысла. Со слезами на глазах она размышляла об участи сотен женщин, вынужденных подчиняться воле мужчин.
Над суфражистками и их выходками смеялись, но во многом участницы этого движения были правы. Сколько бы мужчины ни рассуждали о влиянии на них женщин, последние все равно оставались их рабынями, поскольку не имели ни прав, ни привилегий и как будто относились к низшему сословию общества.
За полчаса до ужина Гардения послала тете записку, в которой сообщила, что у нее болит голова.
Голова у нее действительно болела, но настоящая беда состояла в другом: в невыносимых ощущениях, разрывавших на части душу.
Она легла на кровать и уставилась в потолок. Ее тошнило от наглости и грубости барона. А еще от шумных тетиных вечеринок, от вульгарных женщин и пьяных мужчин, которые постоянно сшивались в ее доме, от отвратительного Пьера Гозлина.
Когда на смену мрачным раздумьям пришли мысли о лорде Харткорте, она вздохнула с облегчением. Вспоминать о нем доставляло удовольствие. В этом человеке ей нравилось все: порядочность, спокойствие, сдержанность, немногословность.
Она гордилась, что он — ее соотечественник. И с замиранием сердца воспроизводила в памяти тот эпизод, когда сегодня во время прогулки его теплая рука лежала на ее руке…
«Возможно, я не правильно поняла его в тот вечер на балконе. Наверняка он вовсе не хотел меня обижать», — уверяла себя она, пытаясь оправдать тот странный поступок лорда Харткорта.
Этот человек был единственным из всех ее новых знакомых, кто вызывал в ней уважение, к кому хотелось прислушаться, в ком, как казалось» можно найти защиту.
«Почему все складывается так неудачно? — пыталась уразуметь она. — Что за странные вещи происходят в этом доме?
Зачем тете нужен негодяй барон? И как ей удается выносить общество омерзительного Пьера Гозлина?»
По ее щекам текли прозрачные ручейки слез. Так она и заснула — беззвучно плача.
А проснувшись рано утром, почувствовала себя значительно лучше.
В доме царила тишина. Здесь никто не просыпался рано:
Подгонять слуг спозаранку было некому, да и ложились спать они слишком поздно, чтобы вставать на заре.
Гардения больше не желала лежать в кровати. Она прекрасно знала, что выходить из дому одной ей не следовало, но Жанна наверняка еще спала.
Быстро умывшись и одевшись, она бесшумно вышла из комнаты, спустилась вниз и, самостоятельно открыв замки парадной двери, шагнула в пьянящую свежесть раннего парижского утра.
Это утро таило в себе столько естественной прелести и обещало подарить столько бодрости, что Гардения не устояла перед соблазном и решила прогуляться.
Светило солнце, а воздух наполняли дивные ароматы цветов. Гардения шла по тротуару, и ей казалось, что ее несут вперед невидимые легкие крылья.
Через несколько минут она достигла Елисейских полей. В столь ранний час ни на скамейках под цветущими каштанами, ни за столиками здесь не сидели ни дамы, ни кавалеры в шикарных нарядах. Наверняка все они еще сладко спали. Сейчас тут можно было встретить совсем других людей: мужчин в фартуках и нарукавниках, убиравших мусор, женщин с наполненными продуктами корзинами в руках, рабочих, спешивших куда-то по делам, торговцев с тележками.
Гардения смотрела на все, что ее окружало, широко раскрытыми глазами и не замечала устремленных на себя любопытных взглядов прохожих. В зеленом платье и простой шляпке, скрывающей ее светлые волосы лишь наполовину, с сияющим лицом и горящими глазами она походила на лесную нимфу.
Лишь по прошествии часа, когда от голода у нее засосало под ложечкой, а ноги стали побаливать от непривычно долгой ходьбы, она поняла, что должна возвращаться домой, развернулась и зашагала в обратном направлении.
Где-то совсем рядом послышался стук лошадиных копыт и чей-то знакомый голос:
— Мисс Уидон! Какой сюрприз!
Гардения повернула голову и увидела на дороге Андрэ де Гренэля в элегантном экипаже.
— Доброе утро, — сказала она сдержанно.
— Вы рано просыпаетесь! А выглядите сегодня чудесно, как сама весна! И платье у вас замечательное! — рассыпался в похвалах молодой граф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73