Мужчина в зеленом сюртуке стоял около письменного стола в другом конце комнаты, у окна.Он обернулся. Незнакомец был выше ростом, чем ей показалось по его отражению в зеркале, широкоплечим и красивым.Что-то в его лице было такое, — Вада не могла не обратить на это внимание, — что сразу же выдавало в нем джентльмена, если бы только не его странная одежда.На нем был зеленый бархатный сюртук — именно такой, Вада знала, носили художники, низкий отложной воротничок и довольно широкий черный галстук.Они глядели друг на друга через всю гостиную, затем незнакомец произнес по-французски:— Простите, мадемуазель, я, вероятно, ошибся номером.— Я не верю вам, — заявила Вада. — Вы вор! Что вы здесь делаете с моими письмами?Он посмотрел на то, что держал в руках — небольшую стопку бумаг. Незадолго до этого Вада положила ее на письменный стол. Здесь было и письмо от ее матери из Нью-Йорка, еще не вскрытое, адресованное мисс Эммелин Хольц.Среди бумаг находилось также послание из отеля — его Вада читала в поезде, и перечень вещей, необходимых для приданого, — целый список на нескольких страницах, который составила ее мать перед отъездом.Незнакомец в зеленом сюртуке внимательно, с неподдельным изумлением и любопытством, смотрел на бумаги. Потом положил их на стол.— Прошу меня извинить, — тихо произнес он.— Я не принимаю ваших извинений. С пистолетом, нацеленным на незнакомца, Вада сделала несколько шагов к звонку.— Минуту, пожалуйста, — попросил он, когда девушка подняла руку, чтобы позвонить.— Перед тем как меня арестуют, хочу вам сказать, что я не собирался ничего красть. Я журналист.Вада сразу оцепенела, ее рука машинально опустилась. С широко открытыми глазами она повторила не очень твердо:— Журналист?..— Да. Я знал, что в этом номере живет мадемуазель Эммелин Хольц, а мне очень хотелось поподробнее узнать о самой богатой в Америке молодой девушке.— Но мадемуазель… здесь нет.— Я знаю, — ответил он. — Внизу мне сказали, что она приедет позже. А вы, должно быть, мадемуазель Спарлинг?— Но… здесь вам… не о чем писать. Страх перед журналистами, который вбивали в нее всю жизнь, словно парализовал Ваду, отбив всякую способность мыслить. Она не в состоянии была решить, что делать дальше.Затем, поддавшись внезапному порыву, проговорила:— Пожалуйста, прошу вас, не пишите ничего о мадемуазель… Она страшно этого не любит.— Я слышал, — ответил незваный гость в зеленом. — Ей всегда удавалось избегать пошлых взглядов публики.— Откуда вы все это знаете здесь, в Париже?— Во всех редакциях есть досье, в них собираются газетные и журнальные вырезки, ссылки и статьи о любой важной персоне или знаменитости. Но о мадемуазель Хольц почти нет ни строчки. Нет даже ее фотографии.— Тогда, пожалуйста, уходите и забудьте, что вы здесь были, — почти умоляла Вада.— Я бы так и поступил, — ответил незнакомец, — но боюсь пошевелиться: у вас в руках крайне неприятное оружие.Вада совсем забыла, что все еще держит пистолет. Она положила его на стол.— Пожалуйста, уходите!— А мой репортаж? Что же мне написать? — спросил он озабоченно. — Что мадемуазель Хольц по-прежнему удается быть невидимкой, но у нее есть чрезвычайно привлекательная и очаровательная спутница — мадемуазель Спарлинг?— Нет, нет… пожалуйста, не надо! — попросила Вада. — Пожалуйста, не пишите это!— Почему же? — заинтересовался незнакомец.— Потому что…Вада пыталась быстро придумать какую-нибудь причину:— ..У меня из-за этого будут очень большие неприятности. Я могу даже потерять работу.Незнакомец в зеленом улыбнулся, и его лицо сразу стало более молодым, чем прежде, когда он был серьезен.Вада почувствовала некоторую неловкость, заметив в глазах мужчины искорки, и его улыбка показалась ей слегка насмешливой. Тем не менее она подумала, что он нисколько не похож на тех журналистов, которых ей доводилось видеть в Америке.— Для какой газеты вы пишете? — спросила девушка, не в силах сдержать свое любопытство к этому человеку.— В основном — для журнала «Плюм». Глаза Вады расширились.— Вы имеете в виду журнал, публикующий символистов?Незнакомец улыбнулся:— Как, вы знаете о символистах, мадемуазель? Неужели их слава уже достигла берегов Америки?— Мы, по другую сторону Атлантики, не так уж несведущи! — чуть высокомерно заявила Вада.Он усмехнулся, и она поняла, что его позабавила такая патриотичность.— Хорошо, но все-таки, как вы полагаете, что такое символизм?Немного подумав, Вада сказала:— Я читала, что это понятие означает свободу воображения, а также «самовыражение, освобожденное от оков».Лицо незнакомца отразило неподдельное изумление.— О, да вы и это знаете! Не ожидал.— Ну, это уж слишком. Вы ко мне относитесь, как к ребенку, — не сдержавшись, резко заметила девушка.Потом уже она поняла, что их разговор был бы совсем не таким, будь незнакомец, пробравшийся, как вор, в ее гостиную, действительно журналистом.— Вы уйдете наконец? — теперь Вада говорила уже другим тоном. — Я не буду больше с вами разговаривать в такой манере.— Почему? — спросил он. — В конце концов вы единственный человек, который мог бы мне рассказать о вашей госпоже. Вы можете сообщить мне о неуловимой мадемуазель Хольц то, о чем не дознался никакой другой журналист.— Но вы же обещали, что не будете о ней писать, — возразила Вада.— Насколько я помню, вы меня умоляли этого не делать. Если я дам вам слово чести, что ничего не опубликую без вашего разрешения, вы позволите поговорить с вами несколько минут?— Не думаю, что мне следует это делать, — проговорила Вада.— Ваша госпожа ограничивает свободу ваших действий, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57