— Вы бывали там раньше? — спросил маркиз.— Дважды, милорд. Впервые — во время войны, когда я служил на бриге и у нас совсем кончилась вода, и мы набрали ее там, и были очень этому рады. А во второй раз — когда я служил на яхте лорда Латворта, милорд. Его светлость были очень скупым, и хотя я говорил ему, что бочки ненадежные, он не хотел слушать меня. Они рассыпались на куски, конечно, как я и говорил, когда мы попали в шторм у южного берега Португалии.— Какое несчастье! — заметил маркиз.— Вскоре, милорд, ни единой капли воды не осталось на всем судне.— Мы не должны допустить этого, — сказал маркиз, — так что бросим якорь в вашей бухте, капитан. Далеко она отсюда?— Около сорока восьми часов ходу, милорд; и вы могли бы размять ноги на берегу.— Неплохая идея, — согласился маркиз.Во время всего разговора он чувствовал, что Ола явно наблюдает за ним, и словно исподволь подстрекаемый ею, он пошел вдоль палубы.— Я хочу поговорить с вами, Ола! — сказал он, подойдя к ней.Он увидел, как потухли ее глаза, когда она спросила;— Здесь или в салоне?— В салоне, — ответил он и пошел вниз, не дожидаясь, чтобы сопроводить ее.Она присоединилась к нему через несколько минут, и когда она входила в салон, он заметил в ее глазах тревогу и подавленность, хотя ее волосы развевались, точно непокорный яркий флаг.Она не стала дожидаться, пока он заговорит, и, сев на софу, которую обычно занимала, сказала:— Я виновата… очень виновата… я знаю, что вы… сердитесь на меня.— Чего же еще вы ожидали от меня? — сказал маркиз.— Мне пришлось спасать себя от моей мачехи… и я не могла сделать это… по-другому.— Чего вы подлили мне?— Опия.— Сколько?— Боюсь, что… почти весь пузырек… это был очень маленький пузырек… но я знала, что это была… очень сильная доза.— Вы могли убить меня! — резко сказал маркиз.— Этого не могло случиться, — ответила Ола, — но вы действительно спали очень долго. Я была рада, когда мы достигли португальского побережья.— Вы хоть осознаете, до чего ваше поведение возмутительно, уму непостижимо, я даже слов не нахожу, чтобы выразить свое возмущение?— Я сказала, что сожалею, — ответила Ола, — но это был для меня единственный выход, чтобы не вернуться домой, разве что только броситься за борт. Я серьезно думала… об этом.— Вы не испугаете меня своими драматическими угрозами.— Знаю, я злоупотребила вашим гостеприимством, поэтому готова покинуть вас, когда мы достигнем юга Франции.— Это так великодушно с вашей стороны, — сказал маркиз с сарказмом, — думаю, что вы столкнетесь с теми же трудностями, что и раньше: ни денег, ни места, куда обратиться.— Я уже говорила вам… я поеду в Париж.— О, ради Бога! — сказал он раздраженным тоном. — Мы не можем вновь обсуждать все это. Давайте лучше придумаем что-нибудь другое, не то я просто поколочу вас, вы этого вполне заслуживаете.Она воскликнула от неожиданности, но ничего не сказала, и маркиз продолжал:— Видно, этим наказанием пренебрегали при вашем воспитании, а ваше слишком богатое воображение никто не обуздывал.Он говорил без гнева, но таким едким, саркастическим тоном, который, по мнению Олы, ранил почти так же, как хлыст, который он обещал использовать.Размышляя, как бы ей лучше ответить ему, она неожиданно, посмеиваясь, сказала:— А все-таки я неплохо придумала, правда? Я была… в настоящем отчаянии, когда думала, как бы мне помешать вам высадить меня в Плимуте. И вот тогда стюард спросил меня, нет ли у меня опия для капитана, у которого разболелся зуб.— И вы отказались помочь капитану?— Я на самом деле забыла, что он лежит у меня в чемодане, — ответила Ола. — Потом только я вспомнила об этом и неожиданно сообразила, как мне избежать высылки из Плимута домой и подстроить так, чтобы вы взяли меня на юг с собой.Она видела, как посуровели его глаза, и импульсивно дотронулась до его руки.— Пожалуйста… пожалуйста, простите меня… и давайте опять общаться, как мы делали с вами раньше. Это было так интересно для меня… так непохоже… на все то, чем я жила прежде, и хотя вы и не признаетесь в этом… но, мне кажется… что вам тоже было интересно.Маркиз видел мольбу в ее зеленых глазах, и, несмотря на решимость оставаться твердым и очень недовольным, он почувствовал, как расслабляется.— Я крайне зол на вас, — сказал он, — но, видимо, мне ничего более не остается, как смириться с этой нелепой ситуацией, которая, кстати, чрезвычайно сомнительна с точки зрения вашей репутации.— Я давным-давно перестала беспокоиться о своей репутации, — ответила Ола, — и кому нужно знать или беспокоиться о том, где я нахожусь, кроме моей мачехи, которая наверняка не хочет, чтобы я нашлась, ведь это позволит ей оставить себе все мое состояние.— Всему виной ваше состояние, как вы называете его, оно — причина всех ваших бед, — сказал маркиз.— Конечно. Если бы у папы был сын, я не была бы столь богатой, и тогда никому не было бы дела до меня, — сказала Ола. — Пусть это будет уроком для вас! Когда у вас будет семья, имейте много детей, а не одну назойливую непоседу дочь.— Я могу еще больше упростить себе задачу, — сказал маркиз, — не жениться, и вовсе не иметь детей.Он говорил с горечью и не задумываясь над своими словами, просто потому, что слово «женитьба» заставило его вновь вспомнить о Саре.Вспомнив же, он поразился тому, что пока был в постели и за сегодняшний день он ни разу не подумал о ней.— Я тоже решила никогда не выходить замуж, — доверчиво сказала Ола. — Мною слишком много понукали в жизни, а муж может оказаться еще хуже, чем моя мачеха, хуже, чем Жиль, и хуже, чем вы!— Не можете же вы провести всю жизнь в одиночестве! — заметил маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39