Но сегодня Марина хотела лишь одного — забраться в постель и в темноте приказать себе, что чем раньше она заснет, тем лучше. Она отчаянно хотела снова видеть Уинстона, говорить с ним, быть с ним наедине, как было до появления этой итальянской красотки со сверкающими бриллиантами. И в то же время ей было бы сейчас невыносимо видеть его, зная, что он только что целовал красавицу Николь и, наверное, продолжает думать о ней…Марина не могла понять своих собственных ощущений, сейчас она сознавала лишь одно: то странное чувство, возникшее в ее груди, когда она увидела, как Уинстон целует Николь, превратилось в ощутимую физическую боль, такую сильную, что Марина на миг подумала: это, наверное, и есть приближение конца.При одной мысли об этом ей захотелось сбежать вниз, броситься к Уинстону и попросить его обнять ее как можно крепче.Как же объяснить ему, что ей нужна его сила и что теперь только он сможет вселить в нее мужество?Но наверное, он лишь станет презирать ее за такую трусость!Сегодня в Помпеях он посмеялся над ней и над ее страхами. Он ведь не понимал, что, когда живописал ей ужас помпейцев, погибающих под градом камней и обломков в непроглядной тьме внезапно наступившей ночи, она думала: а как ей самой придется встречать свою скорую смерть?..Даже если она готова вынести удушье и все страдания, когда жизнь станет покидать ее тело, кто поможет ей, беспомощной, задыхающейся, и утешит ее в смертных муках?Но как рассказать обо всем этом Уинстону? Лишь только он узнает, что она обречена на смерть, общение с ней сразу станет ему в тягость, если вообще не вызовет отвращения.Вот Элвин совсем другой. Элвин так долго живет с мыслью о смерти — он обязательно бы понял ее. Он смог бы убедить ее, что в смерти нет ничего страшного, это просто освобождение души от телесных оков и человек станет только счастливее, потому что обретет свободу.«Я хочу верить… я хочу верить!» — шептала Марина, лежа в темноте.Потом ей пришло в голову, что глупо уже сейчас начинать думать о своей смерти только потому, что она увидела, как Уинстон целует Николь, как он обнимает ее и склоняет к ней голову…«Может быть, мне тоже попросить Уинстона, чтобы он поцеловал меня, прежде чем я умру?» — Марина подумала об этом и тут же представила, как он будет удивлен и даже, может быть, потрясен.Она всегда считала, что женщине неприлично просить мужчину поцеловать ее, но ведь Николь сама обняла Уинстона и приблизила его губы к своим! Что она при этом чувствовала? Наверное, это такой восторг, который ей, Марине, еще не приходилось испытывать…Она долго пролежала так без сна, когда услышала снаружи голоса и звук отъезжающего экипажа.Они уехали! Было еще совсем не поздно, и Уинстон, возможно, еще ждал, что она вернется в гостиную.Но ей было даже страшно думать о том, чтобы увидеть его сейчас — с губами, еще влажными от поцелуя Николь.Она прислушалась. В доме стояла полнейшая тишина. Интересно, где сейчас Уинстон? Может быть, он уехал вместе со своими друзьями, чтобы весело провести остаток вечера?Мысли Марины совсем перепутались — какие-то совершенно незнакомые чувства нахлынули на нее, заставив сердце учащенно биться; и тут она услышала его шаги по коридору.Его комната была в другом конце дома — значит, он шел специально к ее двери. Она затаила дыхание. Раздался стук в дверь.— Кто… там? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ.— У вас все хорошо, Марина?— Да… вполне!— Ну тогда спите! Спокойной ночи!— И вам… спокойной ночи!Она отвечала так тихо, что он, наверное, с трудом мог разобрать слова.И когда она услышала, как он удаляется назад, в свою комнату, она разрыдалась.Она плакала не потому, что умерла ее мать. Она не проронила и слезинки из-за того, что должна скоро умереть сама. Сейчас она беспомощно и отчаянно оплакивала то, что ее жизнь кончается и она так никогда и не узнает, что такое любовь.Она плакала так, что ее подушка стала мокрой от слез, и чувствовала, что ее покинули все — и Элвин, и Уинстон, и… Аполлон.Уинстон не сомневался, что Марина пойдет в свою спальню, раз она так сказала.В то же время ему совершенно не хотелось задерживаться в саду с Николь.В прошлом году в Риме между ними неожиданно вспыхнула дикая пламенная любовь. Но он уже до отъезда понял, что его пламя гаснет, и, как обычно, почувствовал нарастающую скуку и раздражение.Он никогда не мог объяснить себе, почему женщина, казавшаяся вначале такой желанной, вдруг становится совершенно ненужной.Легкая манерность, которая вначале так привлекала его, стала вызывать раздражение — он наперед знал, что она сейчас скажет, прежде чем она успевала произнести хоть слово. Как всегда в своих любовных приключениях, он перестал быть охотником и стал дичью.Да, случай с Николь не был в этом смысле исключением. Как только она почувствовала его охлаждение, она стала неумолимо его преследовать, и ему было все труднее противостоять ее натиску — Николь умудрялась остаться с ним наедине даже среди веселой сверхгостеприимной итальянской компании.В какой бы дом его ни приглашали, Николь всегда оказывалась среди гостей и устраивала все так, что он был вынужден принимать ее у себя.А это значило, что ему не было никакого спасения от ее цепких рук и жадных губ.Граф, который жил своими собственными интересами, редко бывал дома. У него были поместья на севере Италии, где он и проводил большую часть своего времени.Николь давно намекала Уинстону, что единственными узами, связывающими ее с мужем, была их католическая вера, запрещающая разводы.Меньше всего Уинстон ожидал или, точнее, хотел увидеть в Сорренто Николь, и совершенно не собирался отвечать на ее настойчивые приглашения или принимать ее на своей вилле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49