– Не в ту сторону поперли. А ты вроде, парень, ежик, а? Давай, пей, братва, – обратился он к двум парням за столом, которые молчали во время разговора Логачева и Александра. – Эльдар, принеси-ка еще всем по стакашку с прицепом.
Он кинул длинноволосому розовые потертые тридцатки и впился крупными губами в край кружки, покряхтывая от удовольствия, обсасывая пивную пену с усов. Пока длинноволосый носил от стойки кружки и стаканы, выполняя в этой компании роль официанта, Александр рассмотрел соседей по столу. Напротив него сидел худощавый, тонколицый парень в кремовом, безупречно сшитом заграничном пиджаке с четырьмя орденскими планками на узком лацкане, светлые волосы лежали на красивом лбу колечками, делая его голову как бы кудрявой, задымленные веселой дерзостью глаза полуулыбались Александру. Кудрявый неторопливо отпивал пиво и, вроде забавляясь, поигрывал в руке маленькой трофейной финочкой, совсем игрушечной, изящной, с зеркальным лезвием. Слева от кудрявого сидел мрачноватый парень в летней добела выгоревшей гимнастерке, распиравшей крутые плечи, его угрюмо-непроницаемые глаза будто дремали: ни водка, ни пиво не возбуждали его, прижатые уши, ежик волос делали его похожим на боксера. Он равнодушно сунул лопатообразную руку в сторону Александра и так стиснул его пальцы, что суставы хрустнули.
– Зови Миша. Только не лейтенант, а старшина. Гвардейские минометы, – сказал он скучно.
– Значит, разведка? – спросил кудрявый, поигрывая финочкой. – Конная или пешая?
– Пешая.
– Выражаю сожаление.
– Это почему же?
– Люблю лошадей.
– На здоровье.
– Остри в другом месте, шуток не принимаю, – дерзкие глаза парня продолжали улыбаться, но тонкие губы передернулись. – Представляюсь, разведчик: бывший командир противотанковой батареи на конной тяге старший лейтенант Аркадий Кирюшкин. От Сталинграда до Зееловских. Понял, почему лошадь друг человека?
В солнечных полосах махорочный и папиросный дым фиолетовыми кольцами шевелился, перекручивался под потолком, голоса переполненной забегаловки гудели шмелиным гудом, пахло затхлой одеждой, горьковатой кислотой пива, сивушным духом водки; дверь хлопала, впуская новых посетителей, торгашей Дубинского рынка, в тесноте кое-кто из рыночных начал проталкиваться к столу, где было два свободных места, однако, заметив играющую блеском финочку в руке Кирюшкина, угрюмые глаза, ежик волос «боксера», молча оттирались в сторону. Кирюшкин повторил спокойным голосом:
– Лошадь – друг человека, кореш. Вместе были на передовой.
За соседним столом кто-то засмеялся с полным ртом:
– А собака – не друг разве? Сообразил, что в лужу треснул!..
Кирюшкин нехотя повернул кудрявую голову, не без удивления оглянул толстощекое лицо соседа, одетого в клетчатую ковбойку, истово жующего сосиску, поинтересовался:
– Это ты такой хохотальный мужчина?
– А что?
– Заткни подштанниками глотку, барыга.
– С какой это еще стати? – толстощекий перестал жевать, лицо стало сизо-багровым. – Ты кто такой здесь есть, что с ножиком балуешься?
Вокруг поубавился шум, замолкли голоса, потом ветерком прошелестело по столам пивной: «Это же Кирюшкин, что он, дурак мордастый, с ним связался?»
А Кирюшкин, суживая светлые глаза, продолжая играть финочкой меж тонких пальцев, еле приметно кивнул «боксеру». И тот, приоткрыв опухшие веки, по-медвежьи встал и, невнятно бормоча, что спекулянтские тыловые крысы его раздражают, не дают культурно отдохнуть, почти не глядя, легко поднял за шиворот толстощекого, рывком вытащил из-за стола. Затем бесцеремонно протиснул его сквозь толпу к выходу, вытолкнул за порог, головой толстощекого распахнув дверь. Там, за дверью, пискнуло: «Милиция», – и сейчас же стихло. Никто в забегаловке не сказал ни слова, только посторонились, когда «боксер» вернулся к столу и без всякого удовольствия на мрачноватом лице округлил и опустил брови, этим выражая удовлетворение расторопностью длинноволосого, успевшего каждому принести еще по кружке пива и стакану водки. Теперь длинноволосый, обликом похожий на монаха, сидел тихонько за столом, упираясь сухими кулачками в худой подбородок, и смотрел умным, влюбленным, укоряющим взором на Кирюшкина, а он с независимым спокойствием приводил финочкой в порядок ногти. Третий, тот, который пригласил Александра к столу, посасывал пиво, как если бы ничего не случилось. Было видно, что их знают здесь, в этой прирыночной забегаловке, и побаиваются. Александр подумал, почему-то не удивляясь своей доверчивости:
«В странную попал я компанию. Заказали сосиски и пиво, пригласили к столу. Зачем, хотел бы я знать?»
– Не очень любезен ты, старший лейтенант, с этим… – Александр прищурился в сторону двери. – Он, собственно, ничего не сказал особенного…
– Кто может знать при слове «расставанье», какая нам разлука предстоит, – вдруг пропел дурашливым тенором длинноволосый и помахал в направлении двери ручкой. – Миша без причины никому витрину не разбивает. Каждому свое. Он только не любит, когда тыловики смеются. Над кем смеются, нечестивцы?
«Боксер» огромной лапищей взял стакан, с размаху опрокинул водку в широко разъятый рот и, раздувая ноздри, понюхал корочку хлеба.
– Много хохотает, тыловой клоп, – загудел он, отдуваясь. – Рыночный кровосос. Мясо перепродает. Иногда и дохлое. На нюх я их беру, всех тыловых. Я в их… Жалею, что «катюши» сюда не привел. Шарахнуть бы по всем этим гнидам зажигательными.
– Подожди, шарахнем, – пообещал Кирюшкин, продолжая заниматься опрятностью ногтей. – Шарахнем прямой наводкой, аж чертям тошно станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116