Старое, еще довоенное зеркало над ней отражало потрескавшуюся стену, облупленную штукатурку этой старой маленькой комнаты, в которой летом всегда было прохладно, зимой — тепло.Он мечтал об этой ванной в те дни, когда думать о доме казалось невозможным.Сергей брился, радуясь переливу солнца на пузырях в мыльнице, легкой пене мыла, щекочущей подбородок, мягкой и острой безопасной бритве. Впервые за этот месяц ощущал он, что обыкновенный процесс бритья — разведение душистой пены, намыливание теплой пеной щек, прикосновение лезвия к распаренной коже лица, которая становится чистой, молодой, — приносит острое удовольствие.После бритья он по обыкновению вставал под душ в ванной, ровный шум прохладной воды, теплые иголочки по всему телу, махровое полотенце — и он чувствовал себя в отличном настроении, когда казалось, что все прекрасное в самом себе и в жизни он только что счастливо понял и оно никогда не должно исчезнуть.Он знал, что это ощущение до сумерек.Вечером или особенно декабрьскими мглистыми сумерками, когда фонари горели в туманных кольцах, это чувство полноты жизни исчезало, и боль, странная, почти физическая боль и тоска охватывали Сергея. В доме и во дворе, где он вырос, его окружала пустота погибших и пропавших без вести; из всех довоенных друзей в живых остались двое.
Когда он уже стоял под душем, оживленно растираясь под колючими струями, послышались быстрые шаги из коридора, стукнула дверь на кухне, потом возле ванной раздался голосок Аси:— Сережка, к тебе Константин. Что ему сказать?— Пусть подождет. Без штанов я к нему не выйду.— Фу, какой грубиян! — сказала Ася за дверью.Минут через пять он вышел, надевая на ходу китель, — мокрые волосы были зачесаны назад, — спокойно, весело и твердо поглядел на сестру. И Ася, будто не узнавая, с удивлением и восторгом мизинцем провела по длинному ряду зазвеневших орденов, по кружочкам медалей, спросила то, что спрашивала уже не раз:— Сережка, за что ты получил все это?— За грубость.— Пожалуйста, ты не городи, а скажи серьезно. Опять какую-то чепуху отвечаешь!— За грубость, честное слово, Аська.Он вошел в комнату, чувствуя, как после душа горячо звенит все тело, сел к столу, не здороваясь, сказал шутливо:— Давай, Костька, завтракать. Вот этот омлет из яичного порошка жарила моя сестра. Проникся, какие у нас сестры? Ася, раздели нам это пополам.Константин, высокий, худощавый, с узким лицом, с темными усиками, докуривая сигарету, сидел на маленькой скамеечке подле печки, брезгливо и заинтересованно разглядывал тоненько пищащих котят. С хрипотцой в голосе он говорил сквозь затяжку сигаретой:— Красивое создание кошка, а? Что-то есть от женщины. Или, наоборот, в женщине — от кошки. — Он покосился на Асю. — Ася, вы меня не слушайте, я по утрам болтаю чушь, когда не высплюсь. А, черт, трещит башка после вчерашнего!— Не потрясай болезнями, — сказал Сергей.— Оставьте в покое котят! — сердито проговорила Ася. — Я просто не знаю, чем я буду теперь кормить их — молока нет, ничего нет…— Ася, у меня остаются иногда талоны на хлеб. Будете менять на какой-нибудь кошачий продукт.— Вы просто богач.— Иногда. — Константин по-военному одернул кремового цвета пиджак с щегольским разрезом сзади, потер двумя руками голову, коротко засмеялся, показывая из-под усиков великолепные белые зубы. Вышел в коридор и тотчас вернулся, подбросил на ладони бутылку, всю залепленную цветной этикеткой.— Под твой омлет с салом или наоборот — ямайский ром!Вынул из кармана немецкий ножичек, отделанный перламутром, ногтем подцепил штопор. Не спеша вытащил пробку, разлил по стаканам, приготовленным для чая, подмигнул Асе.— Вам бы рюмочку, а? — И тут же продекламировал: — О донна Ася, донна Ася, как я люблю твои глаза, когда глаза твои большие ты подымаешь на меня.— Пошлость! — заявила Ася. — И никакой рифмы!— Нет, за твои параллели я тебе сегодня накостыляю по шее, — сказал Сергей прежним тоном и посмотрел стакан на свет. — Неужели ты, Костька, обыкновенную родную водку можешь променять на какой-то паршивый ром?— После войны решил попробовать все вина мира — своего рода идея фикс!— Аська, ты слышала? — спросил Сергей. — Он тебя не поражает идеями?— Давайте рюмку, Асенька, — сощурясь, предложил Константин. — Вы единственная женщина среди нас. Правда ведь?Немного подумав, Ася достала из буфета рюмку, поставила ее на стол, сказала с виноватым выражением:— Немножечко… капельку… — И взглянула на удивленного Сергея протестующе. — Не воспитывай меня, пожалуйста!— Видишь? — Константин поощрительно и щедро налил Асе полную рюмку. — Какого лешего лезешь в личную жизнь сестры?Сергей молча вылил из ее рюмки себе в стакан, взял бутылку из рук Константина, накапал в рюмку несколько капель, словно лекарство, произнес тоном, не терпящим возражений:— Одному из вас я в самом деле нахлопаю по шее, другую, соплячку, выставлю за дверь!— Где нет доказательств — там сила! — Константин захохотал, чокнулся с рюмкой Аси, выпил, крякнул ожесточенно. Опять подмигнул сердито нахмурившейся Асе, стал вилкой тыкать в ускользающий на сковородке кусочек сала, зажевал с аппетитом.— Аська, выйди, — приказал Сергей. — У нас мужской разговор.— Нет, Сергей, ты… невозможный! — Ася» краснея, швырнула полотенце на стул. — Просто ужасный грубиян!— Так ты можешь продать часы? — спросил Сергей после того, как она вышла.— Подожди, — сказал Константин. — Твои часы? Какая марка?Сергей снял часы — черный с фосфорической синевой циферблат, тоненькая, как волосок, пульсирующая секундная стрелка — отличные швейцарские часы, которые носили немецкие офицеры, положил их на скатерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20